игнорировать их и что разумнее оставить отвращение в стороне и каким-то образом приобщить их к арийской цивилизации. Но каким путем? Что им можно было предложить? Все блага земные были распределены. Впрочем, брахманы были готовы предложить им даже высокие привилегии, из тех, что и арийцам приходилось добывать физической силой: я имею в виду знак божественности с той оговоркой, что его можно было получить лишь после смерти, вернее, после ряда перевоплощений. После того, как был узаконен догмат о переселении душ, люди, входившие в категорию «Mlekhas», убедились, что все классы индийского общества живут согласно новой вере, и также принимали ее.
Истинно верующий и добродетельный брахман, умерщвляющий плоть, гордился тем, что после смерти он попадет в число высших существ. Кшатрия заново рождался брахманом и обретал надежду на более высокое перевоплощение, вайсиа в следующей жизни становился кшатрием, судра — вайсием. Впрочем, ошибки и прегрешения приводили к противоположному результату. Так почему же абориген не мог стать судрой и так далее? Иногда он попадал в последний класс еще при жизни. Когда какой-нибудь народ начинал группироваться и требовалось включить его в систему индийского государства, несмотря на догмат, приходилось идти на то, чтобы допустить аборигенов в самый низший из классов.
Но система обещаний лучшей доли после перевоплощения могла работать лишь при наличии доброй воли тех, кого она касалась. И в Индии это стало возможным.
Приобщение аборигенов к цивилизации происходило двумя путями. Первый был менее эффективным и заключался в том, что воины-кшатрии, составлявшие регулярную армию, которая включала в себя пехоту, кавалерию, вооруженные колесницы и слонов, а также вспомогательные части из аборигенов, отправлялись в поход на врага. После победы гражданский и религиозный закон запрещал военным ассимилировать «нечистое» население. Кшатрии просто отбирали власть у непокорного вождя, заменяли его одним из его сородичей и уходили, забрав добычу и удовлетворившись ненадежными обещаниями покорности и лояльности.[142]
Брахманы действовали по-другому. Они небольшими группами уходили за пределы священной земли Арьварта или Брахмаварта. Они добрались до густых лесов, до болотистых мест, где тропическая природа вырастила сказочные деревья, фрукты, цветы, где жили красивые птицы, бродили газели, а также опасные тигры и змеи, строили там уединенные жилища и предавались бесконечным молитвам, медитации и просветительству. Они в любую минуту могли стать жертвой местных дикарей. Полуголые брахманы сидели у своих хижин, чаще всего в одиночестве, иногда с учениками, такими же безоружными, как они сами, и столь же беззащитными. Тысячи миссионеров погибли. Кстати, согласно легендам и поэмам, аскеты имели дело с людоедами. Но на место одного убитого приходили десять новых, которые оспаривали право на хижину, ставшую теперь святилищем, и колонии расширялись и множились по мере того, как брахманы овладевали умами своих диких врагов. А те, пораженные суеверным страхом, наконец захотели узнать, что же представляют собой эти загадочные люди, столь безразличные к страданию и к смерти, и что их привело сюда. Тогда анахореты внушали им следующее: «Мы самые благородные из людей, и нет нам равных на земле. Мы имеем право на высшие почести. В предыдущих жизнях мы были такими же ничтожными, как и вы. Благодаря добродетелям мы постепенно возвышались и достигли того, что даже цари пресмыкаются у наших ног. Мы всегда стремимся к тому, чтобы стать богами. Наши страдания в этом краю направлены на достижение этой цели. Вы можете убить нас — мы все равно добьемся этого. Слушайте нас, верьте нам, покоритесь, служите нам, и вы станете такими же, как мы».[143]
Дикари слушали, верили и покорялись. Арьяварта завоевывала новые земли. Анахореты становились ветвью местного брахманства. Для управления и охраны новой территории приходили кшатрии. Чаще всего местные вожди занимали место в воинской касте. Появились новые вайсии, причем чистота крови уже не имела значения. В небрежении чистотой упрекали даже брахманов, и эти упреки были обоснованы. Так, в эпические времена Ломапада, местный вождь обращенных ангасов, женился на Санте, дочери арийского царя Айодхиа. В той же «Рамаяне» говорится, что одна из жен ге роического царя Дасаратха была из народа кекайа. Вообще-то, этот народ был арийским, но жил за пределами священной земли Сарасвати и считался «вратия». Так, в VIII в., во время индийской колонизации земель желтых народов к востоку от Кали, в Непале и Бутане, брахманы брали в жены местных девушек, а их потомство получало право вступить в воинскую касту.
Таким образом, во имя своего принципа, делая этот принцип основополагающим для социальной организации, аскеты-брахманы создавали систему, которая объединяла множество людей, тем более, что ее члены были далеки от ратных трудов и вели строгую жизнь. Однако при всем том, что эта система уже преодолела множество препятствий, ее в будущем ждали новые, еще более трудные.
Кшатрии видели, что если при такой социальной организации им была уготована самая важная роль, то основная власть принадлежала жречеству. Они должны были выполнять то, что решали брахманы; их называли царями, но в глазах народа они были на втором месте после священников. Еще более неприятным для них было то обстоятельство, что брахманы служили вечными посредниками между властителями и простым народом и даже их солдатами, между тем как те же брахманы, посредством терпения и отказа от земных радостей, становились отцами Арьяварты, используя результаты работы своих мужественных миссионеров среди аборигенов. Рано или поздно такая ситуация должна была привести к смягчению строгих правил и к расшатыванию брахманской системы.
Брахманы, например, дошли до того, что начали возводить вождей аборигенов в ранг кшатриев; более того, они проявили еще большую терпимость к арийцам этой касты, а именно: давали многим усердным в религиозности и науках право подняться до брахмана. Так можно интерпретировать эпизод с Висвамитрой в «Рамаяне». При этом следует признать, что взамен они оговорили для себя право жениться на дочерях кшатриев и самим становиться царями. Кроме того, становясь зятьями властителей, они не имели ничего против того, чтобы дети от их браков исключались из жреческой касты, следуя закону «деградации». Но привилегии воинской касты, а также царского достоинства, оставались за ними.
Итак, в Древней Индии благосклонно относились к объединению двух каст, а во многих случаях брахманы становились соперниками кшатриев в борьбе за высшую власть «материального» порядка. Было ясно, что сохранение принципов во всей их строгости может поставить под угрозу существование самой системы. Чтобы избежать этой опасности, брахманы призвали на помощь логику, разум и гибкость.
Было введено такое правило: сын от брака отца кшатрии и матери-брахманки не может быть ни царем, ни священником. Он мог стать бардом или царским конюшим. Будучи выродившимся брахманом, он мог стать ученым историком, изучать светскую поэзию, сам сочинять стихи, декламировать их своему господину и собравшимся на праздник кшатриям. В то же время он не имел права изучать литургические гимны и священные науки. Будучи неполным кшатрием, он имел право носить оружие, садиться на лошадь, управлять колесницей, сражаться во втором ряду, но не мог надеяться на то, чтобы самому командовать воинами. Ему была предоставлена большая честь: самоотверженность. Совершать подвиги для своего господина и воспевать его вот был удел такого человека. Его звали «сута». В индийском эпосе нет более мягкого, благородного, нежного и печального персонажа. Это было олицетворение женской преданности в суровом сердце героя-воина.[144]
При всей своей изобретательности такой порядок должен был обернуться беспорядком, и хотя связанные с ним компромиссы были изначально ему присущи, не было сомнения в том, что для его сохранения требовались срочные меры — необходимо было закрыть зияющую рану
на теле социальной системы. Именно с этой целью брахманы придумали класс чандалов, который разрушительным образом завершил иерархию «нечистых» каст.
Град оскорблений сыпался на арийцев-отступников и необращенных аборигенов. Но все они, включая угрозу изгнания из общества и даже смерти, были пустяком по сравнению с тем, что ожидало несчастных детей представите лей четырех узаконенных каст, запятнавших себя запретным союзом. Даже подходить к этим существам считалось постыдным делом, позором, смыть который кшатрия мог, лишь убивая тех, кто был в этом уличен. Им запрещалось входить в города и деревни. Увидев их, любой человек мог спустить на них собак. Колодец, из которого они пили, объявлялся оскверненным. Если они строили себе жилище, его можно было разрушить. Наконец, на земле не было более мерзких чудовищ, на которых с такой силой ополчалась целая социальная и политическая теория. Причем все эти страшные кары были направлены не столько против несчастных чандалов, сколько на их будущих родителей. Надо признать, что если презренная каста и испытывала на себе тяжесть кровавой длани закона, то такие случаи были редки. В данном случае теория безуспешно боролась с мягкими индийскими нравами. Чандалов презирали и
