Ги де Кар
Дерзкая красота
Амбиции
С десяти утра до шести вечера в любой день недели, кроме воскресенья, торговый зал магазина- салона модной одежды «Мари-Каролин» никогда не пустовал. По воскресеньям магазин не работал. Этот храм элегантной модной одежды был известен каждой парижанке. Здесь ничего не предлагалось по дешевке, но зато любая модель отличалась высшим качеством, представляя собой нечто среднее между высокой модой и готовой одеждой серийного производства. Ловко вклинившись между двумя полюсами в мире моды, магазин-салон «Мари-Каролин» за десять лет существования достиг главного в этой области коммерции — собственного клейма на продаваемой одежде.
На самом деле никакой реальной Мари-Каролин не существовало. Это была всего лишь фирменная марка, да и то не вполне отвечающая действительности, ибо большинство моделей поставлялось из Италии, где пошив всех видов одежды развивался чудовищно быстрыми темпами. Создателем и хозяином «Мари- Каролин» был предприимчивый человек, который пересек немало рек Центральной Европы, прежде чем добраться до Парижа и обосноваться на берегу Сены, переехав с улицы Сантье в Сен-Жермен-де-Пре. Никто точно не знал, в какой именно стране он родился, да это вовсе не интересовало постоянных клиенток. Единственное, что они твердо знали (и то только потому, что продавщицы и служащие сто раз в день повторяли это вслух): фамилия хозяина — месье Венфель. Но и это было не совсем верно, хотя никоим образом не касалось непосвященных, ибо подлинная фамилия патрона была Ловенфельд. Ее немного сократили, убрав первый слог и последнюю букву, такому же сокращению подверглось имя, которое изначально было — Натан, преобразовавшись в Нат. Таким образом получилось — Нат Венфель, что не только выглядело солидно, но и подразумевало определенные международные корни фирмы, столь выгодные для бизнеса.
Месье Нат Венфель, будучи весьма милым человеком и дальновидным коммерсантом, прекрасно усвоил, что его личное вмешательство в спор с поставщиками или в конфликт с капризной покупательницей возможно лишь только как крайняя мера и лишь тогда, когда необходимо принять твердое решение. Во всех других случаях хозяин предпочитал оставаться в тени, целиком полагаясь на неоспоримый авторитет и непревзойденную деловитость мадам Бернье, занимавшей пост директрисы «Мари-Каролин».
Это была грозная женщина неопределенного возраста, колеблющегося в зависимости от времени суток и освещения от полных сорока до неполных пятидесяти лет. Из ее личной жизни известно было только то, что с некоторых пор она вдовела, и это состояние ее, по-видимому, вполне устраивало. Внешне она была довольно привлекательна: стройная, темноволосая и смуглая с черными бархатными глазами, всегда строго, но по-настоящему элегантно одета. Госпожа директриса умела нравиться. Само собой разумеется, она нравилась и патрону с первого же дня открытия магазина, подлинной душой которого она все это время и была. Поговаривали даже, что месье Венфеля и мадам Бернье связывал роман. Об этом шептались продавщицы и клиентки в кабинетах для примерки, но ни у кого не было ни малейшего подтверждения подобных сплетен. Хозяин и директриса никогда не приходили в магазин вместе по утрам и уходили после закрытия всегда порознь, предварительно обменявшись вежливым «до свидания». Никто ни разу не видел их вдвоем ни в одном увеселительном заведении. Официально он оставался закоренелым холостяком, а она продолжала вкушать печальную свободу вдовства.
У мадам Бернье был один недостаток, возможно, извинительный и даже необходимый фирме, насчитывающей полторы дюжины молодых сотрудниц — от продавщицы в торговом зале до работниц мастерской по подгонке одежды, размещенной в подвале под магазином. Она была сурова по отношению к персоналу, и все сотрудницы ее боялись. Приветливость и любезность директриса берегла исключительно для клиентуры, что с точки зрения тактики было единственно правильным решением.
Из всех продавщиц, возраст которых колебался между двадцатью и тридцатью годами, только одной удалось завоевать с первого же дня появления почти пять лет назад в магазине благосклонность мадам Бернье. Ее звали Сильви. Почему именно ей и никому другому? Возможно, потому что Сильви была некрасива, некрасива до такой степени, что первое впечатление от ее внешности было отталкивающим. Правда, девушка была молода: поступив в магазин-салон «Мари-Каролин» в двадцать один год, она не так давно перешагнула двадцатипятилетний рубеж — событие, в ознаменование которого портнихи из мастерской изготовили для нее изумительно красивый головной убор[1] .
Лицо Сильви прежде всего портил слишком крупный, широкий, с горбинкой нос. Это не был ни круто изогнутый нос, ни длинный, ни приплюснутый с широкими ноздрями. Это была некая совокупность всех трех перечисленных типов. Положение усугубляли глубоко сидящие весьма заурядные карие глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, которые, казалось, с трудом приподнимались, чтобы позволить их обладательнице посмотреть в лицо собеседнику. Это создавало впечатление блуждающего взгляда — самого невыигрышного для любой женщины.
Следующая проблема касалась ушей, которые Сильви упрямо оставляла открытыми, собирая волосы в тугой пучок на самой макушке. Тем из коллег, кто допытывался о причинах столь строгой и неизменной прически, девушка отвечала:
— Такая прическа позволяет оставить незакрытыми затылок и шею.
В самом деле, линия затылка и шеи отличалась некоторым изяществом. Поэтому Сильви старалась не скрывать то немногое, что могло в ней нравиться, тем более что и ее тусклые русые волосы красивыми никак нельзя было назвать. В пучке их неприглядность как-то меньше бросалась в глаза.
Но прическа подчеркивала длинные, напоминающие устриц, к тому же оттопыренные, с мясистыми мочками уши, из-за которых оставался незамеченным овал лица.
И это еще не все! Взгляд, переведенный с лица, неизбежно останавливался на груди. Даже под пуловером, несколько смягчавшим и скрадывавшим очертания фигуры, бюст Сильви выглядел обвислым и бесформенным, словно принадлежал не двадцатипятилетней девушке, а зрелой матроне, истощившей свои молочные железы вскармливанием целого выводка ребятишек. Такой бюст портил всю фигуру, и без того не лишенную недостатков, в частности в виде слишком выпуклых жировых отложений на бедрах, что, впрочем, не так уж трудно было исправить при помощи умело проведенного курса массажа.
Зато кисти рук и ступни ног отличались миниатюрностью, и — подлинное чудо в подобных случаях — у Сильви были тонкие запястья и щиколотки, о чем мечтает каждая женщина. Рот имел четкие и приятные очертания. Пухлые губы свидетельствовали о скрытой чувственности и потому были весьма привлекательны. К тому же у нее были крепкие, хотя и не сверкавшие яркой белизной, зубы.
К счастью, Сильви обладала мягким, пронизанным теплом и задушевностью голосом. Было почти наслаждением слушать, как она говорила, отвечая на вопрос покупательницы:
— Разумеется, мадам, у нас вы найдете то, что ищете.
Такой голос словно специально предназначался для приема клиентов и вообще для успешной торговли. Он мог звучать с большой нежностью, если бы девушке довелось беседовать с неравнодушным мужчиной. К сожалению, из-за неприглядной внешности подобные случаи в жизни Сильви были редкостью.
Тем не менее эта дурнушка сумела быстро завоевать не только симпатию всех сотрудников, но, что гораздо важнее для доходности коммерции, полное доверие клиентуры. Через какие-нибудь три недели после приема Сильви на работу продавщицы вдруг услышали в общем гуле голосов отчетливые слова директрисы, обращенные к одной из постоянных, до омерзения требовательных клиенток:
— Я сейчас пришлю к вам мадемуазель Сильви. Лишь она сможет удовлетворить ваши запросы.
Три месяца спустя в магазине только и слышалось: «Позовите Сильви», «Спросите у Сильви».
— Сильви, дорогая, — говорила, обращаясь к ней, одна из продавщиц, — завтра после обеда меня отпускают с работы к врачу. Но есть одна трудность: на четыре часа я назначила примерку одной из самых щедрых клиенток. Не могла бы ты ее обслужить?
