будет для нас чем-то вроде нашей традиционной встречи в гостинице первой любви. Разве ты не любил бы меня и не продолжаешь любить сейчас, потому что уже в течение долгого времени я привношу в твою жизнь определенный восточный колорит, и разве не моя обязанность возлюбленной поддерживать всеми возможными способами в твоем сердце и твоих мыслях эту восточную атмосферу? И разве ты сам не поощряешь меня на это, и я так счастлива сегодня, что хотела бы удовлетворить все твои желания. Если хочешь, я даже надену сари.
– Но ты никогда его больше не надевала с того вечера, как мы были у «Максима».
– И в «Шахерезаде»,– добавила она.– Но в этом твоя вина. Ты предложил мне столько новых платьев, накупил мне столько новых нарядов, прекрасных и модных, что я совсем забыла о подарке моей бабушки.
– А кольцо с рубином? – спросил Ален.– Где оно?
– Здесь, у тебя. Ведь теперь нет необходимости его прятать. Я обещаю тебе, что в этот вечер я снова надену все мое приданое. Если ты хочешь, я буду красивой, как в тот первый вечер, когда ты меня видел одетой в сари, но мне нужно для этого некоторое время, чтобы одеться как следует. Я думаю, что в этот вечер я буду даже красивее, чем тогда, потому что любовь украшает, а ведь я тебя так люблю.
Ален спросил:
– Но где мы найдем ту восточную экзотику, в которую ты хотела бы меня погрузить?
– Я все узнала: есть одно-единственное место, которое для нас подходит. Это «Эль Джезаир». Ты там был когда-нибудь?
– Да, однажды.
– С арабкой?
– Нет, с немкой. Это была весьма взбалмошная персона, которая считала себя восточной принцессой. Блондинкам, видимо, часто приходят в голову подобные глупые мысли.
– Но теперь тебе с твоей арабкой атмосфера «Эль Джезаира» покажется совсем другой. Позвони быстрее и закажи нам столик.
По своей вычурности и пышности это заведение могло соперничать с рестораном «Шахерезада». Много было здесь лепных украшений, зеркал, всевозможных статуй, но сразу надо заметить, что пыли на потолке было меньше, или она не столь долго копилась, как в «Шахерезаде». Возможно, это было незаметно еще и потому, что зал был погружен в полутьму, помещение как бы освещалось снизу. Дело в том, что в центре сцены, на которой выступали артисты, представлявшие восточные искусства, находился прекрасный фонтан, состоявший из разноцветных фонтанчиков, которые, вздымаясь к самому потолку, рассыпались затем маленькими разноцветными капельками, словно ловкий жонглер рассыпал их; падая, эти жемчужины звучали легким музыкальным пиццикато.
Конечно, этот фонтан не был такой уж диковинкой, но вместе с тем он настолько напоминал атмосферу арабских двориков, которые на востоке освежают и напоминают об оазисах в пустыне, где человек находит вдохновение и спокойствие. Казалось, уже один этот фонтан является воплощением всего арабского мира, его отражением в далекой европейской стране. Он сразу понравился Хадидже, и ей показалось, что звон капелек создает неожиданную поэзию. Широко открытыми, блестящими глазами, она, как ребенок, смотрела с радостью и восторгом на маленькие цветные водопады, капельки которых словно исполняли какой-то танец под ностальгическую мелодию оркестра, находившегося в глубине сцены. Оркестр действительно был превосходен, он состоял из северо-африканских музыкантов. И кто бы они ни были – марокканцы, алжирцы, тунисцы, не имело никакого значения, потому что все они играли с душой, пылом и страстью Востока.
Посетители сидели полукругом, на низких диванах и пуфиках; перед ними вместо столов стояли большие круглые серебряные подносы, на которых было множество различных приправ, способных придать настоящий природный вкус арабскому кус-кусу. Музыка звучала тихо и ненавязчиво. Нежная, жалобная песня вызывала в душе тихую грусть.
– Чудесно, что ты надумала привести меня сюда,– признался Ален.– А ты не смогла бы мне перевести, о чем поет певец?
– Он рассказывает одну из тех длинных историй, которые ты так любишь, в ней как раз идет речь о нас.
– И о чем поется, о хорошем или о плохом?
– И о том, и о другом. Он поет, что я самая красивая из всех женщин, которых он когда-либо видел, но он ревнует меня к сопровождающему белому принцу.
– И что, я должен сердиться или радоваться этому?
– Ни то, ни другое. Ты просто улыбайся.
– Я уже заметил, что с тех пор, как мы живем вместе, твоя улыбка может решить много вопросов.
На что Хадиджа ответила:
– Это одно из моих секретных оружий. Если бы я могла выражаться, как этот певец, то делала бы это целый день. Я бы рассказала всему миру о том, как мне хорошо с тобой и какие незабываемые минуты и часы мы провели этой ночью.
Сильно сжав руку Алена, она сказала:
– Послушай, о чем говорит поэт: «Если ты держишь в своей руке руку друга, который верен своим обещаниям, не оставляй его, потому что если ты хотя бы раз убедился в его верности, знай, что это друг, которого нужно держаться всегда». Ален, в этот вечер впервые в жизни я поверила словам этого поэта.
Ален ответил:
– Если бы ты знала, Хадиджа, как я люблю твою маленькую тонкую руку, которая уже столько раз доказала, что создана лишь для того, чтобы дарить ласки. За время, проведенное вместе, я не раз убедился, что ты рождена не для работы на кухне.
– Наверное, потому,– улыбнулась Хадиджа,– что вся моя работа по дому не так уж прекрасна.
