Пенелей кивком головы подтвердил его слова. По исказившей его лицо брезгливой гримасе слушатели поняли, что издаваемый женщинами Лемноса дурной запах был просто невыносим.
– Одни считали, – продолжал Аскалаф, – что вся причина, была в индиго – растении с тошнотворным запахом. Из его листьев выжимали голубоватый сок, который лемносские женщины использовали в косметических целях. Другие объясняли это местью Афродиты. Говорят, незадолго до нашего прибытия некоторые женщины Лемноса отказались от физической близости с мужьями, и обиженная Афродита наградила их всех без разбору запахом, способным отбить охоту у любого мужчины.
– Рассказывай дальше!
Мужчины Лемноса загнали женщин в загородку, устроенную в подветренной стороне острова, и запретили им появляться в столице. Но однажды ночью отвергнутые жены, распалившись не хуже амазонок, перебили всех фракийских наложниц и всех своих мужчин – отцов, сыновей, мужей.
– И никому не удалось спастись?
– Никому, за исключением Тоанта – отца царицы. Ходили слухи, что Гипсипила, поддавшись жалости, накануне расправы посадила его в лодку без весел и пустила по воле волн.
– А как они встретили вас?
– Мы осторожно пристали к берегу. Еще раньше, находясь примерно милях в десяти от острова, мы увидели на берегу вооруженную толпу. Это лемносские женщины, словно муравьи, сотнями выбегали из зарослей. Чтобы не дать нам высадиться, они взялись за оружие своих убитых мужчин. Но, как я уже сказал, у нас совсем не оставалось ни воды, ни провианта, и положение было безвыходным. На берег мы вышли только вдвоем с Эхионом – хитрым и велеречивым сыном Гермеса. При этом мы высоко держали над головой палки.[67]
– Вас же могли растерзать! – воскликнул какой-то юноша, захваченный рассказом.
– Сначала царица сказала, что даст нам необходимую пищу и воду, если только никто больше не высадится на берег. Но потом в разговор вступила старуха, похоже, ее кормилица. «О моя царица, – сказала она, – на какое будущее обрекаешь ты своих подданных, ведь у нас нет мужчин, способных продолжить наш род! Недалеко время, когда все лемниянки состарятся и ослабеют, весь наш люд выродится, и Лемнос станет добычей карийских пиратов. Ты поступишь мудро, если прикажешь каждой из нас, каждой, без исключения, вступить в любовную связь с этими чужеземцами: от их семени появится на свет новое поколение – крепче и храбрее прежнего». Предложение старухи было принято. Самые красивые и молодые женщины легли с нами, а пожилые начали стаскивать на берег пшеницу, полбу, мед, оливки, овес, муку, вино и мехи с родниковой водой.
В «партере» поднялся взволнованный ропот. Со всех сторон посыпались вопросы:
– А они хоть красивые, эти лемниянки?
– Как вы могли вытерпеть запах индиго?
– Сколько их было?
– Да что-то около тысячи, – ответил Аскалаф, – а нас сорок восемь, без Аталанты и Геракла, отказавшегося покинуть корабль. Если не считать неспособных рожать старух, на каждого из аргонавтов пришлось по четырнадцать женщин. Всего на любовь ушло семь дней и семь ночей.
– А как же все-таки вонь? – снова поинтересовался кто-то из слушателей.
– К ней мы довольно скоро притерпелись, – признался Аскалаф, – перестали обращать на нее внимание. Царица влюбилась в Ясона и не хотела отпускать его с острова. Да и мы, по правде говоря, охотно остались бы у таких гостеприимных хозяек, если бы не Геракл, который, устав ждать, сошел однажды ночью на берег, долго стучал в городские ворота, а потом увел всех на корабль, вырвав героев из женских объятий или уведя от застолья. У Гипсипилы от Ясона родилась двойня: Эвней и Неброфон. Первый до сих пор царствует на Лемносе.
– О ахейцы! – послышался в темноте чей-то голос. Все оглянулись. Некий Талфибий со знаком власти Гермеса вышел в центр круга и попросил слова.
– О ахейцы, правитель народов великий Агамемнон, – сказал он, – нуждается в вашей поддержке: вы все до единого должны явиться к шатру Ахилла!
К шатру Ахилла? Ночью? Зачем?
– Пелид, – продолжал Талфибий, – уже давно не участвует в битвах; пора напомнить герою о его обязанностях и обещаниях. Пора ему позабыть о личных обидах и наказать дерзких сынов Приама. Делегацию возглавят: царь Саломина Аякс-большой, царь Финикии почтенный Феникс и царь Итаки многоумный сын Лаэрта Одиссей. А вы, о наши благородные друзья с Крита, из Фив, Пилоса, Коринфа и сотен городов Фессалии, Элиды, Аркадии и Этолии, следуйте за этими посланцами: пусть быстроногий герой знает, как возрадуются ахейцы его возвращению!
Все поднялись и толпой направились к шатру Ахилла. На берегу их ожидал готовый присоединиться к посланцам Терсит.
Когда ахейцы подошли к шатру Ахилла, герой, полулежа и держа в руках серебряную цитру, распевал эпические гимны. Перед ним сидел и молча слушал верный его друг Патрокл.
При виде Одиссея, Аякса Теламонида и, главное, старого Феникса, к которому, говорят, Ахилл был особенно привязан, он быстро поднялся им навстречу.
– О мой добрый Феникс, о славные друзья, воистину благословенны боги, направившие ко мне ваши стопы! Садитесь вокруг жаровни и усладите мой слух вашими речами! – воскликнул он и, обернувшись к Патроклу, добавил: – А ты, сын Менетия, налей в чашу побольше вина и поменьше воды и предложи моим друзьям по кубку зелья, привезенного нам из Феста.
Поначалу все было, как на обычной дружеской пирушке земляков, воины обнимались, хлопали друг друга по плечам, здравицы следовали одна за другой Патрокл смешивал вино с водой, а Ахилл поджаривал на огне нанизанные на вертел куски мяса.
Остальные, в том числе и Терсит, держались в сторонке, но прислушивались к каждому слову героев. По своему положению некоторые из них могли бы сидеть перед огнем вместе с остальными посланцами – взять хотя бы того же Идоменея или Эвания. Первый был царем Кносса, второй – Маталаса, но они не
