Поединок со смертью

кривя рот.

— И вы надеетесь, что получится? — усмехнулся я. — Ладно…

— Знаете что, — девушка приложила руку к виску, изображая неловкость, — я только что вспомнила… Эта вакансия уже закрыта. Как-то совсем вылетело из головы. Пора в отпуск. Извините, что зря вас побеспокоили.

Я не собирался играть с ней в вежливость. Мы оба знали, что она лжет, и оба понимали почему.

— Вранье, — спокойно ответил я. — Вы решили наказать меня за то, что не бросился целовать вам задницу.

Она вытаращилась на меня, замерла и нервно захлопала глазами.

— Вы не можете брать взяток с тех, кто хочет получить работу, поэтому требуете раболепства, — продолжил я, не отводя глаз. — Вам нужно, чтобы вас упрашивали, чтобы перед вами унижались. А знаете, зачем вам это надо? Потому что вы сами в глубине души знаете, что вы ничтожество и что вас никто не любит. А поэтому вам нужно постоянно слышать от других людей что-то, что позволит вам выстроить свой самообман. Когда у человека ничего нет за душой, он постоянно самоутверждается, ищет доказательств своей значимости. И, кстати, зачем вам это декольте? Думаете, мужчины польстятся на вашу грудь? Зря надеетесь. Любому ясно, что без подпорки в виде вот этого торчащего бюстгальтера вся эта «красота» провиснет вниз до самого пупка, как коровье вымя.

Сказав это, в моих словах не было ни слова неправды, я повернулся и ушел.

А она так и смотрела мне вслед круглыми злыми глазами. Она готова была разреветься, потому что ей просто нечего было возразить. Hечего!

Весь день, прокручивая в голове эту встречу, я бесился. Вот вы говорите, что надо отказаться от «Я», надо увидеть «другого». Только вот как жить после этого, рецепта не даете… Когда вечером пришла Олеся, я все еще не успокоился.

— Что случилось? — привычно ласково спросила она, проведя рукой по моим волосам. — Ты чем-то расстроен?

Одной рукой она гладила меня по голове, а другой начала расстегивать пуговицы своей рубашки. И снова это же чувство! Меня оторопь взяла. Она спрашивала меня, что случилось, даже проявляла сочувствие… Но в то же время проделывала обычный ежедневный ритуал, будто ничего не случилось!

Я страстно прижался к ее губам, стараясь отогнать от себя эту неприятную мысль, эту ужасную правду.

«Должно быть, мне кажется… — убеждал я себя. — Просто она хочет успокоить меня, утешить, вернуть хорошее расположение духа».

Да… Я почти убедил себя в этом.

Мы лежали рядом на старом диване и смотрели в потолок.

— Люди помешаны на власти, — сказал я. — Они ищут ее во всем, собирают по крупинкам, готовы рисковать жизнью ради минутного торжества. Водитель нарушает правила, чтобы обогнать другую машину и тем самым доказать другому водителю свое превосходство. Хотя бы на миг, потому что у светофора они все снова окажутся рядом. Неудовлетворенные женщины ищут работу, которая позволит им отказывать мужчинам. Это их месть. И они будут держаться за свое место, потому что оно дает власть! Все! Все помешаны на власти!..

— Знаешь… — она вдруг перебила меня, хотя прежде никогда этого не делала. — Мне кажется, у тебя просто слишком много свободного времени Ты слишком много читаешь и слишком много думаешь. То есть вообще это, конечно, хорошо. Но… Сидеть в четырех стенах наедине со всеми этими мыслями, книгами, рассуждениями — так можно с ума сойти! Даже я, просто слушая тебя, потом долго не могу прийти в себя и постоянно думаю: «А каково с этим жить?»

Только теперь я понимаю, что она хотела сказать. Она уже тогда считала меня никчемным и ни на что не годным. А я любил ее. Я готов был за нее жизнь отдать, если бы понадобилось.

— Павел, тебе самого себя жалко? — прервал его Данила.

— Жалко?.. — Павел удивленно вскинул брови. — Ты хочешь сказать, что я себя жалею и поэтому все в моей жизни «не складывается»?! Да?! Это ты хочешь сказать?!

— Нет, я не… — только и успел сказать Данила, но Павел уже его не слышал.

— Да я ненавижу это чувство! — кричал он. — Жалость — это унижение! Жалеют слабых, чтобы показать свою силу! Жалость — это еще один способ проявить власть! Вот я сейчас взорву этот дом! Я себя взорву! И мне не жалко! Не жалко! Слышишь, ты?!

Павел вскочил с дивана и резким движением приставил свою руку с пультом Даниле к самому носу.

— Видишь это ?! Мне не жалко! Гнусное, ужасное чувство! Не жалко — ни себя и ни других, никого!

— Павел, разве ты этого не видишь? Ты превратил свою жизнь в Ад, — Данила смотрел ему в лицо и говорил тихо, спокойно, открыто. — Вместо того чтобы видеть в ней свет , ты ищешь тьму . Ищешь, находишь и вытаскиваешь на свет божий, чтобы рассмотреть и насладиться собственным ужасом. Куда бы ни посмотрел, что бы ни взялся оценивать — ты везде видишь картины Ада. Но это твой Ад, Павел. Твой.

Павел вздрогнул, отстранился от Данилы и медленно пошел к окну.

— И чем ты умнее, Павел, — продолжал Данила, — чем тоньше и чем чувствительнее, тем ужаснее твоя жизнь. Ты выворачиваешь ее наизнанку, с жадностью, с восторгом даже. Выворачиваешь и тычешь пальцами в торчащие швы. Словно бы можно было сшить платье, не оставив швов. И словно в них есть что-то плохое. Ты видишь подвох даже там, где его нет. Она машинально ответила: «Я тоже» — в ответ на твои признания. И что, Павел? А если она думала в этот момент о тебе, о твоем будущем, о твоих страданиях?

— Да! — взревел Павел и начал паясничать: — Все только об этом и думают! И она мне об этом говорила всегда! Все думают только обо мне, о моем будущем и о моих страданиях! Конечно! Только об этом. Разумеется! Вне всяких сомнений! И вот ты сидишь здесь и тоже об этом думаешь! Конечно! Так я и поверил! Тьфу!

— Ты уничтожаешь себя, Павел. И мне жалко. Но мне не тебя жалко, ты в жалости моей не нуждаешься, мне твою жизнь жалко. Яркую, страстную жизнь, которой столько дано и которая вся растрачена на разрушение. На саморазрушение…

Павел и свысока смотрел на Данилу.

— Да, — сказал он через минуту. — Моя жизнь превратилась в Ад. Но понимаешь, в чем штука… Я не верю, что твоя жизнь другая . Понимаешь, о чем я? Я не верю, что твоя жизнь — не Ад. Нет. Просто ты уговариваешь себя, придумываешься себе всякие отговорки, объяснения, оправдания. Мол, моя жизнь не Ад, просто бывают разные накладки, а сегодня не самый удачный день, и не все люди так плохи, как хочется о них думать. Ну и так далее. А в остальном все хорошо, все замечательно. Так ты думаешь. Не отпирайся. И если ты не в Аду? Данила, то только потому, что ты живешь не по правде. Вот и все, вот и весь сказ.

— Странно… — протянул Данила.

— Что странно? — Павел зыркнул глазами.

— Только что ты говорил, что у меня в жизни есть чудо, — пожал плечами Данила. — А теперь говоришь, что моя жизнь — Ад.

— Так в этом все и дело! — воскликнул Павел.

— В чем?..

— Ты ходишь по этому Аду в ризе своей Избранности! — Павел выкинул вперед указательный палец, лицо его исказилось и пошло судорогой. — И ты можешь рассуждать — о добре, о зле, о «правильно» и «неправильно». А я живу здесь! Понимаешь?! Я живу в этом Аду, где все ложь и все неправда. И нет света, и даже тьмы нет, потому что кругом пустота. Мыльный пузырь! А ты ходишь по миру и внушаешь людям надежду. Ты сеятель иллюзий. Ложь! Ты Волшебник Изумрудного города — вот кто ты такой! Мастер розовых очков! «Хороший обманщик»… Вот в чем твоя роль — ты не изменяешь этот мир, ты умножаешь его ложь, и оттого она становится страшнее и гаже!

Казалось, в комнате сгущается воздух. Данила закрыл лицо руками.

— Это только твой Ад, Павел. Только твой, — прошептал Данила. — Неужели ничего нельзя