Голубая кровь

Мелисса де ла Круз ГОЛУБАЯ КРОВЬ

Книга посвящается истинному аристократу во всех смыслах этого слова, Берту де ла Крузу, моему отцу, в жилах которого течет кровь героев.

Книга никогда не была бы написана без любви, поддержки, проницательности и ума моего мужа, Майка Джонстона, которому я обязана всем.

Семья была не просто суммой связей, созданных большой, разветвленной совокупностью отношений… семья… была именем, вещественным и символическим родовым имуществом и способом возрождения Америки… описывая полную родословную, прошлое, настоящее и будущее.

Эрик Хомбергер. Нью-Йорк миссис Астор

Тебе не загнать его под землю,
Тебе не помешать ему кричать.
Как оно дошло до этого?
Ты выпьешь мою жизнь…

Мьюз.[1] Время на исходе

«В ноябре 1620 года на «Мейфлауэре» приплыло сто два человека, но до основания в следующем году колонии Плимут дожило менее половины. Хотя во время плавания на «Мейфлауэре» никто не умер, жизнь после прибытия была чрезвычайно трудной, особенно для юных. Почти все умершие были не старше шестнадцати.

Такая ошеломляющая смертность объясняется отчасти суровой зимой, а отчасти тем, что мужчины, строившие дома, работали на свежем воздухе и пили чистую воду, а женщины и дети были заточены в сырой тесноте корабля, где болезни могли распространяться намного быстрее. После двухмесячного плавания они оставались на корабле еще четыре месяца, пока мужчины строили жилища и амбары на суше. Новоприбывшие пуритане ухаживали за больными так, как это было тогда принято, делая их еще более уязвимыми для большого количества болезней, включая смертельно опасное заболевание крови, которое исторические документы именовали «чахоткой».

В 1622 году Майлз Стэндиш был избран губернатором колонии — и избирался им тридцать лет подряд. У них с его женой Розой было четырнадцать детей — семь пар близнецов, поразительный случай! Необычайный поворот событий — за несколько лет численность населения колонии удвоилась, как сообщается, во всех уцелевших семьях родилось по несколько детей одновременно».

Профессор Лоуренс Уинслоу ван Ален.

Жизнь и смерть в колонии Плимут, 1620–1641 гг.

Дневник Кэтрин Карвер

21 ноября 1620 года

«Мейфлауэр»

Это была трудная зима. Море не согласилось с Джоном, и мы постоянно мерзли. Возможно, мы обретем мир в этом новом краю, хотя многие полагают, что мы не ушли от опасности. Берег за моим окном напоминает Саутгемптон, и я рада этому, Я всегда буду тосковать по дому, но он стал небезопасен для подобных нам. Сама я не верю слухам, но мы должны делать, что велят. Мы всегда так делали. Мы с Джоном теперь путешествуем как муж и жена. Мы планируем вскоре пожениться. Нас слишком мало, и, если мы хотим выжить, нам нужно больше людей. Возможно, ситуация изменится. Надеюсь, судьба будет благосклонна к нам и наше положение улучшится. Корабль встал на якорь. Нам предстоит сойти на берег. Новый мир ждет.

К. К.

НЬЮ-ЙОРК НАШЕ ВРЕМЯ ГЛАВА 1

«Банк» занимал ветхое здание в самом конце Хьюстон-стрит, на границе между суровым Ист- Виллиджем и дебрями Нижнего Ист-Сайда. Служившее некогда штаб-квартирой для инвестиционной и брокерской фирмы почтенного ван Алена строение было приземистым и внушительным — настоящий образец эклектического бозара, с классическим фасадом о шести колоннах и устрашающим рядом «зубов» — бритвенно-острых выступов на фронтоне. Много лет оно стояло на углу Хьюстон и Эссекс-стрит, безлюдное и заброшенное, пока однажды зимним вечером некий носивший на глазу повязку основатель ночного клуба не наткнулся на него случайно, перехватив хот-дог в «Катц Дели». Он как раз искал место для демонстрации состряпанной его ди-джеями новой музыки — мрачной, навязчивой, которую они назвали «трансом».

Пульсирующая музыка выплескивалась на освещенную фонарями улицу. На тротуаре, у веревки, натянутой перед входом в клуб, стояла Шайлер ван Ален, невысокая, темноволосая пятнадцатилетняя девушка; ее ярко-голубые глаза были густо подведены темным контуром. Она отковыривала с ногтей облезающий черный лак.

— Ты правда думаешь, что мы туда проберемся? — спросила она.

— Да запросто. — Ее лучший друг, Оливер Хазард-Перри, приподнял бровь. — Дилан поручился, что это раз плюнуть. А кроме того, мы всегда можем указать вон на ту табличку. Твоя семья его построила, этот дом, — ты не забыла?

Он усмехнулся.

— Подумаешь, невидаль какая, — закатив глаза, ухмыльнулась Шайлер.

Остров Манхэттен был неразделимо связан с историей ее семейства, и, насколько могла сказать Шайлер, она имела отношение к Собранию Фрика, скоростному шоссе Ван-Вик и Планетарию Гайдена на уровне либо основания, либо передачи в общее пользование, или и того, и другого. Правда, на ее жизнь это особенно не влияло. Она с трудом могла наскрести двадцать пять долларов, чтобы заплатить за вход.

Оливер ласково обнял ее за плечи.

— Хватит психовать! Ты слишком нервничаешь. Все будет зашибись, вот увидишь.

— Лучше бы Дилан нас встретил, — мрачно заметила Шайлер, дрожавшая в своем черном кардигане с дырами на локтях.

Она нашла этот свитер в одном секонде в Манхэттен-Вэлли. От свитера несло ветхостью и затхлой розовой водой, и худощавая фигурка Шайлер терялась в его объемистых складках. Шайлер всегда