Граф Торено хотел ответить на эти получившие широкий размах враждебные действия и угрозы поистине клеветническим манифестом, который характеризовал хунты как мятежные и объявлял об их роспуске; жалким манифестом, который в одних местах вызвал смех, а в других – довел возмущение до крайних пределов. Хунты решительно настаивали на своем, и к моменту прибытия Мендисабаля в Мадрид Полуостров оказался под беглым огнем манифестов и контрманифестов. 14 сентября Торено после правления, которое не продолжалось и ста дней, передал руководство правительством в руки Мендисабаля.
Мендисабаль попытался объединить разрозненные воли – первое, что спешно требовалось в этой разыгравшейся буре. Всем нам известно, как он этого добился. Между правительством и народом было заключено молчаливое соглашение, благодаря которому первое продолжало управлять, а второй сложил оружие. «Хотите покончить с мятежом и провозгласить свои права? В шесть месяцев
Это было сказано в сентябре, а сейчас уже прошло 14 марта. Прежде всего зло заключается не в том, что не выполнено обещание, а в том, что обещано невыполнимое. Во-вторых, поняло ли правительство Мендисабаля свое назначение, свою миссию? Поняло ли оно всю ответственность, которую диктатура, доверенная ему, возлагала на него? Это – вопросы, на которые мы очень скоро должны получить исчерпывающий ответ, ибо скоро правительство Мендисабаля будет принадлежать только истории, как правительства Торено и Мартинеса.
Глухое, но всеобщее недовольство снова вызвало бури; жернова революции, по-прежнему безостановочно вращаясь, с непостижимой быстротой перемалывают имена, которые, казалось, более всего способны сопротивляться. А испанская революция имеет все основания быть требовательной. Заметим, что, несмотря на все преграды, несмотря на неопытность вождей и их ошибки, с той самой поры, как она начала движение вперед, ей не довелось отступить ни на шаг. Она развивалась неуклонно. Мы видели, как одно за другим возникали правительства и как они сменяли друг друга в изумительном порядке и с неумолимой логикой. Ни одно звено в цепи не было прорвано. Так Сеа, старинный коллега Каломарде, продолжал действовать через Бургоса в правительстве Мартинеса, а Мендисабаль наследовал этому правительству по прямой линии через графа Торено, коллегой которого он был раньше, чем стал его преемником.
Политическая наука также имеет свой закон смены поколений, и этот закон называется
Можно нарисовать генеалогическое древо революций, как и древо династий. Демократическая семья – это не семья подкидышей: у нее есть свое прошлое, свои традиции и своя родословная. В Европе истинное благородство можно найти ныне только в демократии. Ее лишают вотчины, а она требует ее; оспаривают ее титулы, но она их отстаивает и оправдывает. Софизмам узурпации она противопоставляет красноречивость права; против нее прибегают к насилию, она обращается к разуму; против нее поднимают шпагу, она вооружается знанием.
Будем же терпеливо и стойко дожидаться: в какую бы сторону ни повернула революция, все равно мы пойдем до конца и, если не сможем идти лучшим путем, отправимся любым. Борьба не может тянуться вечно: торжество правды не за горами; низменный свинец обратится в чистое золото, и новый Иерусалим поэта[83] восстанет в блеске сияния из глубины пустынь.
Очерки, печатавшиеся в журнале «Простодушный болтун»
(1832–1833)[84]
Два слова[85]
Мы не собираемся издавать периодическое издание: во-первых, потому, что вряд ли обладаем достаточными способностями или знаниями для столь обширного предприятия; во-вторых, потому, что не склонны признавать какие-нибудь ограничения, а тем более – самим себе их навязывать. Пускать в обращение свои мысли такими, какими они приходят нам в голову, или чужие мысли такими, какими мы их найдем, – излагать их для развлечения публики в отдельных брошюрках незначительного формата и по еще менее значительной цене, – таковы наши намерения. А что касается задачи наставлять, о которой обыкновенно высокомерно разглагольствуют те, кто по профессии или по случайности пишет для публики, то мы не настолько высокого мнения о себе, чтобы считать себя более сведущими, чем публика, и не очень убеждены в том, что публика принимается за чтение ради того, чтобы получать наставления. Поскольку в наши намерения входит только развлекать, то мы не станем проявлять Щепетильность в выборе средств, если только эти средства не наносят ущерба нам или кому-либо другому и являются Дозволенными, честными и достойными.
Мы никому не собираемся наносить оскорбления, во всяком случае преднамеренно. Ничьих портретов мы набрасывать не будем. А если некоторые шаржи окажутся случайно похожими на кого-нибудь, то вместо того, чтобы исправлять рисунок, посоветуем исправиться оригиналу от него самого, таким образом, зависит уничтожить сходство между собой и шаржем. Принимаем поэтому с удовольствием на себя всю возможную ответственность за эпитет «сатирическое», который мы поставили в заглавии издания. Заявляем, однако, решительно, что наша сатира никогда не будет использована для личных нападок, ибо мы стремимся к сатирическому осмеянию пороков, нелепых поступков и вещей, стремимся к сатире полезной необходимой и в особенности доставляющей развлечение.
Поскольку наша цель – развлекать любыми средствами, значит (признаюсь в том чистосердечно), в тех случаях, когда нашему скудному воображению не подвернется ничего, что бы показалось нам подходящим или удовлетворительным, мы будем заимствовать, где сможем, материалы для нашего издания и публиковать их целиком или частями, в переводе, обработке или переработке, указывая при этом на источник или нагло присваивая их. Ведь мы, простодушные болтуны, выбалтываем свое или чужое, будучи уверенными в том, что для публики в печатных произведениях имеет значение не имя писателя, а качество написанного. К тому же лучше развлекать чужим, чем вызывать скуку своим. Будем же прибегать к чужим произведениям так же, как на прошедшем недавно карнавале многие нуждавшиеся в костюмах раздобывали чужие. Отдадим наш жалкий разум в обмен на здравый рассудок других и, приукрасив его, выдадим за свой, как это делают многие, не признаваясь в том. Таким образом, видимо, появятся статьи, похожие на чужие плащи с новыми капюшонами. Одна из сегодняшних статей именно этого рода.[86] В конце концов кто станет отрицать, что подобные статьи принадлежат нам, раз уж мы их украли? Они, без всяких сомнений, наши по праву завоевателя. Здесь будут, однако, появляться статьи и полностью наши.
Избрав подобный метод, мы не можем, конечно, уточнить, о чем будет идти речь в нашем издании. Мы вообще мало что знаем, и меньше всего о том, что с нами может случиться или что нам удастся разыскать. Смеяться над нелепостями – таков наш девиз; быть читаемыми – такова наша цель; говорить истину – таков наш метод.
Хотя мы и пишем о себе во множественном числе, но следует предупредить, что мы только один человек; иными словами, мы вовсе не таковы, какими выглядим; но мы также, как полагаем, не лучше и не хуже, чем остальные наши коллеги – современные писатели.
Письмо Андресу, написанное из Батуэкии простодушным болтуном
(Статья целиком наша)[87]
Пусть же будут разбиты цепи, препятствующие прогрессу; пусть будут устранены все помехи на его пути; пусть падут кандалы, выкованные из заблуждений двух столетий…
Мой дорогой Андрес.
Я простак по натуре, бакалавр, батуэк и, следовательно, уроженец этой нецивилизованной страны, чьи темнота и невежество вошли в поговорку, которая передается из уст в уста, из края в край; я болтун, лишенный общения с кем бы то ни было, в ком тлела бы искорка разума и с кем можно было бы объясниться и разобраться в вопросах, встающих перед моим отупевшим умишком и тревожащих его; а ты житель столицы и умница!!! Сколько оснований, дорогой Андрес, чтобы писать тебе!
Вот они, мои невежественные размышления, такие, какими они родились, хорошо ли, дурно ли изложенные и изливающиеся бурливым потоком, как вода из плохо закупоренной бутылки.
«У нас в стране не читают, потому что не пишут, или не пишут, потому что не читают?»
