мертвый прутик. Тоби тоже смотрит на него, и его улыбка бледнеет, гаснет.
– Кажется, меня он починить не сумеет, – наконец говорю я.
– Можно попробовать еще раз, – утешает он. – Достанем другой.
Но я качаю головой:
– Нет. Джо столько раз мне говорил, что, кроме меня, никто не исправит того, что творится у меня внутри. Видно, придется все-таки этим заняться.
Он хочет возразить, но тут в животе у меня возникает судорога, и я чуть не срываюсь с дерева. Веточка выпадает у меня из рук, Тоби подхватывает ее, и, даже несмотря на боль, я вздрагиваю, готовясь увидеть, как она вспыхнет и растворится у него в ладони. Но ничего подобного не происходит.
«Негодная хворостина, – думаю я. – Сломанная ветка для Сломанной Девочки».
Живот скручивает новая судорога, и я душу в себе крик. Меня чуть не выворачивает наизнанку, голова кружится от боли.
Тоби поспешно сует прутик к себе в карман и обхватывает меня за плечи.
– Что с тобой, что? – вскрикивает он. Ответить мне не дает еще одна судорога, но она оказывается последней; головокружение и тошнота тоже отступают. Зато теперь я чувствую себя очень странно. Не на месте. Одновременно здесь и не здесь. И меня вдруг страшно тянет куда-то идти. Не пойму куда, но голова моя, и тело, и душа твердо знают, куда им нужно. И мне приходится подчиниться и позволить им меня вести. Я
– Джилли? – окликает меня Тоби.
– Мне плохо, – выдавливаю я из себя слова. – Нет, не то. Я, кажется, больше не вся здесь. Наверно, не надо было мне ломать эти веточки…
Хотя, пожалуй, беда не только в них. Та, что я отдала Тоби, ему явно помогла. Это меня волшебство отвергло. Или, может, я расплачиваюсь за то, что мы с ним сделали. Может, всех моих вежливых просьб и благодарностей оказалось мало. Может, есть вещи, которые нельзя просто так взять, как бы долго ты к ним не карабкался.
– Всю жизнь у меня так, – бормочу я.
Поднимаю голову и вижу у него на лице ужас.
– Что такое? – Я пытаюсь успокоить его шуткой. – Второй нос вырос?
– Ты… ты стала Эдар…
– Как?
– Я знаю, как это выглядит, – я сам таким прожил всю жизнь. Ты больше не настоящая. – Он мотает головой. – Но так не может быть. Люди не превращаются в Эдар. Либо тебя выдумали, либо ты родился, третьего не бывает.
Но я почти не слышу его. Нет, неправда, я слышу все, что он говорит, но все это ничего не значит в сравнении с той тягой, потребностью двигаться, которая горит во мне. С каждым мигом сильнее. Надо идти, сейчас же. Меня физически тянет куда-то и, кажется, если я не подчинюсь немедленно, растянет в такую тонкую полоску, что я перестану существовать.
– Не могу я здесь оставаться, – говорю я Тоби.
Он качает головой:
– Как такое могло случиться?
– Не важно, – отвечаю я, – мне надо идти.
Он так потрясен, что мои слова доходят до него с трудом.
– Куда идти? – спрашивает он, собравшись с мыслями.
– Не знаю. Просто меня куда-то тянет…
Я вспоминаю Сломанную Девочку. Должно быть, что-то случилось со мной в палате реабилитации – какой-то новый кризис. Может, волчицы все-таки добрались до меня. Или тело просто отказало.
– До свидания, – говорю я Тоби и позволяю себе проснуться.
И ничего не происходит. Нет, не так. Меня всю трясет и корежит от потребности двигаться. Много чего происходит, но все это внутри меня, и я ничего не могу с собой сделать. Может, это и значит быть Эдар – испытывать постоянное ужасное чувство, что ты в чужой власти. Мне хочется спросить Тоби, так ли он себя чувствовал, но не удается подобрать слов.
Так что я выскальзываю из его рук и лезу вниз. Как только начинаю спускаться, страшная болезненная потребность двигаться отступает. Наверное, потому, что я и так двигаюсь.
– Джилли! – кричит сверху Тоби.
– Я просто должна идти, – отзываюсь я. – Если останусь, разорвусь надвое.
Я бросаю взгляд наверх, чтобы посмотреть, следует ли он за мной, а потом сосредоточиваю все внимание на спуске.
До земли еще далеко.
Мы все-таки останавливаемся передохнуть, но долго мне не усидеть, как бы ни ныли руки и плечи. Стоит задержаться, меня снова скручивает, и чем дольше медлим, тем сильнее. Руки и ноги дрожат, а в голове одно: нужно идти, идти. Мы почти не разговариваем ни при спуске, ни на привалах. Пока движемся, все силы уходят на то, чтобы не выпустить из ослабевших пальцев ветку или лиану; когда сидим, приходится бороться с усиливающимся зовом, чтобы дать телу хоть немного отдыха.
