– Да, давай.
Она достала из аптечки бутылочку, выкатила на ладонь пару таблеток. На прошлой неделе покупали, она точно помнила, а теперь едва половина осталась.
– Надо бы тебе записаться к доктору Больтону. – Она протянула ему таблетки и стакан воды.
Ланс проглотил таблетки.
– Может, и надо.
Когда он снова улёгся, Бренда постояла в дверях, дожидаясь, пока муж заберётся под одеяло, и только потом вернулась в туалет. Она каждую минуту ждала, что он снова ворвётся к ней, однако все обошлось, и, закончив дела, она вернулась в спальню. Ланс смотрел в потолок.
– Что с тобой, милый?
Он тряхнул головой.
– Ничего такого. Просто иногда не спится.
Она откинула одеяло, чтобы лечь рядом, и увидела, что у него опять эрекция. Ей хотелось отвести взгляд, хотелось удержать в памяти, как он стоял в дверях, как грубо схватил её, – не потому, что ей это понравилось, наоборот, было страшно и хотелось запомнить как предостережение, но взгляд невольно тянулся к его налившемуся естеству.
Что же это творится? Груди у неё напряглись, предчувствуя прикосновение его ладоней. Между ног стало влажно. «Нездоровая какая-то страстность», – подумалось ей. И у него, и у неё. Но рука уже сама потянулась к его члену. Внизу работал никому не нужный телевизор. Фильм давно кончился. Передавали новости, потом спорт и погоду.
В конуре у дома Максвеллов заскулил во сне Дукер. Лапы у него подёргивались, словно он за кем-то гнался.
Он бежал в стае, а впереди мчался олень. Ночь была полна запахов, острых, душных. Музыка, как охотничий рог, звала их вперёд. Бежать было счастьем.
Ланс снова уснул, а Бренда тихо лежала рядом. Двигаться не хотелось. Она снова и снова вспоминала сцену в ванной, безумные слова Ланса и то, как мгновенно он обо всем забыл. С ним такого ещё не бывало.
Она тихонько потёрла руку. Да, синяки уже проступают. Наверное, это
Она уснула очень нескоро.
8
– Глянь-ка, Льюис!
Опершись на грабли, Льюис поднял голову к ветвям дуба, росшего между домом и огородом, на котором он возился. Знакомая лисья мордочка выглядывала из ветвей, солнечные зайчики играли на смуглых щеках.
– Я и гляжу, – сказал он, подходя к дереву. – Раненько ты сегодня поднялась.
Гостья легко соскочила на землю. В дневном свете она выглядела маленькой и хрупкой, но не менее таинственной. Поля шляпы свисали так низко, что ему не видно было глаз, пока девочка не задрала голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
– Мне нравится ночь, – сказала она, – но я к ней не привязана, ты же знаешь.
Говоря это, она придвинулась поближе к поленнице. Одно движение – и уже сидит на дровах, болтая ногами. Льюис уселся не столь проворно на колоду для колки дров.
– Видел, как ты ночью плясала, – сказал он.
– И я тебя видела – только ты не плясал.
– Я уж староват для танцев.
– Лили это не мешает.
– Она лет на двадцать моложе.
Раскосые зеленые глаза с минуту изучали его.
– Может быть, – сказала гостья, отворачиваясь. Потом снова серьёзно взглянула на него. – Нельзя было отпускать его так далеко прошлой ночью, Льюис.
– Он принадлежит всем – не только Новому Волдингу. Да и как бы я его остановил?
Она кивнула.
– Но теперь ему там нет места. Если он забежит слишком далеко, он пропадёт. Такая тайна, как он, долго не продержится.
– Это все музыка Томми, – сказал Льюис. – Это он играет.
– Томми меня слушать не станет.
– А меня, думаешь, станет? Да и потом, когда он играет, он уже не Томми. Он тогда сам – часть тайны.
Она вздохнула:
– Я знаю. Слишком мало вас здесь осталось. Если б вас было больше, Томми не играл бы таких диких
