здесь, — и вообще обо всем, о чем обычно говорят в это время суток.
— Чего я не понимаю, — говорила Макси, — так это почему люди так стремятся свести в одно разные мифы и сказки. Нет, я, разумеется, знаю, что существуют параллели между фольклорными мотивами у разных народов, но все-таки. Половина таинственности и волшебного воздействия заключена в их противоречивости. Мы живем в мире произвола и насилия. Почему в сказках должно быть иначе?
— Людям хочется понимать происходящее, — возразила я.
— Да брось ты! Большинству из нас вовсе не нужно ничего понимать. Хотя я лично тем, что еще жива и благополучна, обязана как раз меньшинству.
— В смысле? — не поняла я.
Она пожала плечами:
— Именно так Идар и сохраняют свое влияние. Мы знаем здешние порядки. Мы обучаем теней.
Макси была моя старая подружка, зеленоглазый подросток с выкрашенными в розовый цвет волосами, пониже меня ростом, с пристрастием к одежде ярких цветов, смешным неуклюжим ботинкам и бесконечным разговорам. Сегодня она была одета панк-балериной: пачка, столь же шокирующе розовая, как и ее волосы, и легинсы — такие изодранные, как будто их изрядно потрепала акула. На ногах — большие черные ботинки фирмы «Доктор Мартенс». По правде говоря, карнавальный костюм Макси выглядел лишь немногим более экстравагантным, чем ее обычная одежда. Разве что обычно она не носила маски Зорро — черный шарф с прорезями для глаз.
Она всегда была так полна жизни, казалось такой настоящей, что легко было забыть, что она всего лишь второстепенный персонаж книжонки в мягкой обложке, которую почти не читали ни при жизни автора, ни после его смерти. Идар, к которым она принадлежала, существуют благодаря вере других в их существование. Мне всегда казалось абсурдным, что Макси выглядит столь живой и подвижной. По логике вещей она давным-давно должна была поблекнуть и испариться.
— Обучаете, — задумчиво повторила я за ней, вспомнив тот день, когда я спросила Мамбо, почему она тогда ждала меня. — Как Мамбо — меня?
Макси кивнула.
— И благодаря этому остаетесь живыми?
Макси широко усмехнулась:
— Я всегда говорила, что ты способная ученица.
— И многие из вас этим занимаются?
— О, конечно! Мамбо, Клери Уайз, Фенритти, Джейсон Труленд, я. Когда видишь кого-нибудь из Идар, который кажется вполне настоящим, значит, либо он из какой-то популярной книги — и множество людей в него верит, — либо он работает с тенями.
— Выходит, Мамбо все это делала не столько чтобы помочь мне, сколько чтобы помочь самой себе.
— Да нет же, нет, нет! — воскликнула Макси. — Так ничего не выйдет! Ты действительно должен искренне заботиться о тенях. Очень многие Идар вообще теней терпеть не могут. Ты только представь: вы, тени, появляетесь в Пограничных Мирах маленькими, строптивыми, неуклюжими, полными жизни, но совершенно не умеющими ею пользоваться. Почти у каждого из вас — мешок всякой дряни за спиной, и меньше всего вы настроены слушаться чьих-то советов.
— Я не была строптивой, — заметила я.
Она ухмыльнулась:
— Это ты так считаешь. Как бы то ни было, иногда очень тяжело учить вас себя вести. Не могу представить, что кто-то стал бы этим заниматься, если бы по-настоящему не любил свою работу. А то, что благодаря этому мы продолжаем существовать, — это всего лишь побочный эффект. Ну, по крайней мере сейчас. А первые Идар действительно когда-то поняли, что общение с тенями приносит им не меньше пользы, чем их подопечным.
— Я никогда об этом не знала.
— Многие люди не знают. И многие Идар тоже. Они стенают, чахнут, бледнеют. Но, как я уже сказала, если тебе не нравится эта работа, то в любом случае лучше за нее не браться.
— Но почему именно тени? Почему именно мы для вас так важны?
Макси пожала плечами:
— Не знаю. По какой-то причине ваша вера в нас особенно могущественна. Нам достаточно одного из вас, чтобы оставаться здесь.
Ирония судьбы. Тень — существо отброшенное, отвергнутое — в данном случае значит больше, чем все читатели бестселлера, вместе взятые.
Как я впервые встретилась с Кристи?
Я точно не помню, когда это произошло, но зато помню где. И еще помню выражение его лица. Он ведь иногда бывает очень хорош, вам не кажется? Когда что-нибудь по-настоящему застанет его врасплох.
Так вот что я сделала. Однажды во время одной из его поздних прогулок я просто долго шла за ним, пока не поняла наконец, куда он направляется. Тогда я проскользнула вперед, и, когда он дошел до моста Келли-стрит, я была уже там — стояла, опершись на каменную балюстраду, и смотрела на воду. Была чудная ночь, конец лета, небо чистое и полное звезд. Дул легкий ветерок. Над Катакомбами сияла луна.
Я прислушивалась издали к его шагам и подгадала так, чтобы поднять голову как раз в тот момент, как он поравняется со мной.
Он уже хотел было кивнуть мне, как кивают полузнакомому человеку, случайно встреченному на улице, но потом остановился и в замешательстве посмотрел на меня. Ему показалось, что он знает меня, но он меня определенно не знал.
— Заблудились? — спросила я.
Я понимала, что мой голос только усилит это странное чувство знакомости, которое он и без того уже испытывает.
— Нет, — ответил он. — Вы… мне кажется, я откуда-то вас знаю.
— Держу пари, вы это всем девушкам говорите, — ответила я, улыбаясь его смущению.
Он даже покраснел:
— Да нет… Я хотел сказать…
— Я понимаю, что вы хотите сказать. Неудивительно, что вы знаете меня. Я — тот голос из темноты.
У него в глазах зажглась искорка понимания, и лицо у него сделалось вот такое, как я говорила, ну… симпатичное.
— Но тогда… почему вы настоящая?
— А кто сказал, что я настоящая?
Конечно, я знала, что поступаю с ним жестоко. Но, вероятно, в то время у меня еще были кое-какие счеты к нему — я все еще обижалась на него за то, что он отбросил меня, когда мне было всего-навсего семь лет.
Он облокотился на балюстраду, и было похоже, что эта опора ему действительно сейчас необходима.
— Успокойтесь, — сказала я. — Вы не сходите с ума.
— Вам легко говорить.
Я хотела дотронуться до его руки, успокоить его, но что-то заставило меня остановиться, сама не знаю что.
— Просто я подумала, что нам надо встретиться, — сказала я. — Так лучше, чем когда вы сидите в кресле, а я говорю с вами из темноты. Этот способ общения уже изжил себя.
Пока я говорила, он внимательно изучал мое лицо.
— Я видел вас раньше, — сказал он. — Где я мог видеть вас раньше?
— Помните, вы начали вести дневник?
Он кивнул:
— Иногда мне снилось, будто я проснулся, а за моим столом сидит рыжеволосая девушка и читает
