Давайте посмотрим, какие предположения могут возникнуть у вас по этому поводу. Вы вполне ясно представляете все то, чего я не видел. Я не видел зверей. Не видел собаку; не видел человека. Не видел башмак. Кроме того, вы примерно догадываетесь, что я видел. Но эти ваши догадки очень туманны, им не хватает конкретности. Человек — это не первобытный И не современный человек, не взрослый и не ребенок, не мужчина и не женщина, не француз и не итальянец; человек — это понятие. Каждый человек глубоко индивидуален; абстрактного человека нет — абстрактным может быть только понятие о человеке. Получается, что понятие лишь сообщает мысли примерное направление, но никогда не обозначает предмет точно. Понятию как таковому не достает конкретности и ясности. Оно никак не отражает уникальные черты каждого из объектов живой действительности. Понятие универсально.
Называя какое-либо понятие, я тем самым на что-то намекаю — однако намека явно недостаточно. Понятия очень ценятся в науке — там они на своем месте. Если я скажу, что все люди животные, с научной точки зрения это будет абсолютно правильно. Но ведь мы с вами — нечто большее, чем животные. Если я скажу, что Мери-Джейн — животное, это будет правдой; но это будет и ложью, поскольку я выпущу из виду что-то очень важное; это будет несправедливо. Я не ошибусь, если назову женщину женщиной; и все же понятие «женщина» не включает в себя многое из того, что есть в конкретном человеке. Ведь я имею в виду именно эту женщину, единственную и неповторимую: ее нельзя концептуализировать — ее можно только осмыслить. Каждого человека нужно увидеть — увидеть, осмыслить, воспринять внутренним зрением. Концептуализировать отдельного индивида невозможно — его можно лишь воспринять на интуитивном уровне.
Человека невозможно понять с помощью разума. Вероятно, многие американцы с гордостью называют себя американцами, в то время как многие индийцы с гордостью называют себя индийцами. Но что есть американец и что есть индиец? Это часть соглашения между людьми — но не часть вашей натуры. Все, чем вы обладаете, — обычные ярлыки. По-настоящему вы не знаете абсолютно никого. Понятие не отражает то, что составляет уникальную и неповторимую сущность каждого отдельно взятого предмета или явления (или же в нем за ненадобностью опускается что-то очень важное и ценное, существующее лишь в реальной жизни). Великий Кришнамурти однажды сказал: «Стоит ребенку выучить, как называется птица, — и он перестает ее замечать». Как это верно! Когда ребенок впервые видит мягкий подвижный комочек, он слышит от вас: «Это воробей». На следующий день на глаза ребенку опять попадается мягкий и подвижный комочек, и малыш заявляет: «А, воробей. Я уже видел воробьев. Они мне надоели».
Если вы перестанете мыслить понятиями, вам ничто никогда не надоест. Каждая вещь уникальна. Каждый воробей уникален, хоть он и похож на своих собратьев. Наличие сходных черт, конечно, очень существенно: именно схожесть тех или иных объектов позволяет нам абстрагироваться от конкретной действительности и выработать определенные понятия. Без этого не могло бы существовать ни человеческое общение, ни воспитание, ни наука. С другой стороны, все это очень мешает и сбивает с толку, когда мы имеем дело с конкретным человеком. Если никогда не выходить за рамки понятий, настоящую действительность увидеть будет невозможно: действительность всегда конкретна. Понятия помогают вам попасть в реальный мир. Однако потом вы должны будете сами постичь его — интуитивно или на практике, но непосредственно и самостоятельно.
Во-вторых, мир все время меняется, а понятие — нет. Название Ниагарского водопада остается неизменным, хотя низвергающиеся вниз потоки воды меняются постоянно. Слово река тоже не меняется, хоть речная вода никогда не стоит на месте. Тело всегда называется телом, несмотря на постоянное обновление клеток, которые его составляют. Предположим, за окном разыгралась буря и мне захотелось показать ее моим соотечественникам. Я ловлю ее в коробку из-под сигар, еду домой и говорю: «Вот, посмотрите». Конечно, в моей коробке нет урагана, ведь так? Как только я его поймал, он перестал быть ураганом. Если я захочу объяснить, что такое течение, и принесу для этой цели ведро речной воды, у меня ничего не получится. Когда вода попадает в ведро, она перестает течь. Когда какой-то предмет втискивают в рамки понятий, он тоже перестает течь, становится неподвижным и умирает. Замороженная волна — уже не волна. Волна — это непрерывное движение; если ее заморозить, она перестанет быть собой. Понятия же всегда пребывают в застывшем состоянии. Действительность — вечно в движении. В конце концов, если верить мистикам (а понять то, что они говорят, или даже поверить им не так уж и трудно; правда, никому не удается осмыслить все это сразу), действительность — это единое и неделимое целое, в то время как слова и понятия дробят это целое на составляющие. Вот почему так трудно переводить с одного языка на другой: разные языки дробят действительность по-разному. Английское слово дом невозможно перевести на французский или испанский язык. Casa — это ведь не совсем дом; у английского слова дом имеется множество коннотаций, характерных только для английского языка. Во всех языках есть непереводимые слова и выражения: люди делят действительность на составляющие, что-то к ней прибавляют, что-то отнимают; состав языка постоянно меняется. Мы расчленяем действительность на элементы (понятия) и обозначаем их словами. Если никогда не видевший животных человек случайно найдет на дороге хвост и услышит от кого-то, что это хвост, разве сможет он, не имея представления о животных, понять, что перед ним такое?
Понятия и впрямь дробят на части наше восприятие действительности, лишают интуицию и индивидуальный опыт цельности. Именно об этом неустанно твердят все мистики мира. Слова не олицетворяют живую действительность. Они лишь намекают, указывают на нее. Слова — это указатели. Когда же вы сталкиваетесь с действительностью лицом к лицу, слова и понятия оказываются совершенно бесполезными. Однажды между философом и индийским священником произошел спор: философ доказывал, что обрести Бога человеку мешает представление о Боге и само слово Бог. Священник был обескуражен таким заявлением; философ же продолжал: «Если вы подъезжаете к дому на осле, это не значит, что в дом вы тоже заедете верхом». Вы пользуетесь понятиями только на подходах к цели, потом спешиваетесь и выходите за рамки понятий. Не надо быть мистиком, чтобы понять, что действительность невозможно поймать с помощью слов и понятий. Чтобы познать действительность, нужно познать то, что находится по ту сторону знания.
Это вам что-то напоминает? Те, кто читал «Облако Неведомого» («The Cloud of Unknowing»), узнают цитату. Поэты, художники, мистики и великие философы приоткрывают завесу над этой истиной. Предположим, однажды в поле моего зрения попало дерево. До этого каждый раз, когда я его видел, я называл его про себя деревом. Но сегодня я вижу не дерево. По крайней мере, я вижу не то, что привык видеть. Я смотрю на мир с детской непосредственностью. И у меня нет слов, чтобы обозначить увиденное. Я вижу нечто уникальное и неповторимое, что-то динамичное и цельное, не расчлененное на части. На меня накатывает волна благоговения. И если бы в этот момент кто-то спросил: «Что ты видишь?» — как бы я, по-вашему, ответил? У меня не нашлось бы слов. Действительность не поддается словесному описанию. Стоит мне сказать хоть что-то, и мы опять вернемся к вопросу о понятиях.
Но если я не в силах выразить видимую мной действительность, как возможно выразить то, что нельзя увидеть и услышать? Какое слово употребить для обозначения истинности Бога? Понимаете теперь, в чем смысл учения Фомы Аквинского, Августина и подобных им? Понимаете, почему, по мнению Церкви, Бог есть тайна, недоступная человеческому разуму?
В одном из своих последних писем, адресованных немецкому юноше-наркоману, великий Карл Райнер писал: «Положа руку на сердце, я должен признаться, что Бог был и остается для меня великой загадкой. Я не понимаю, что такое Бог; этого никто не может знать». Руководствуясь лишь намеками да смутными догадками, мы предпринимаем слабые и наивные попытки выразить тайну словами. Но нет слов, способных на это. К собравшимся в Лондоне богословам Райнер обратился с такой речью: «Какова миссия теологии — Объяснять все сущее Божьим произволением; сам же Бог должен пониматься как необъяснимая сущность. Необъяснимая тайна. Никому не известная и никем не высказанная. Мы можем лишь восклицать — ах, ах…»
Слова — это указатели; они ничего не описывают. К несчастью, люди считают, что во всем, что касается Бога, слово становится материальным объектом. Как раз из-за этой уверенности мы и впадаем в идолопоклонничество. Как можно быть столь безумным? Существует ли безумие большее, чем это? Слово не является вещью даже тогда, когда речь идет о людях, деревьях, листве или животных. А вы утверждаете, что изреченное о Боге слово есть вещь? О чем вы говорите? Один всемирно известный богослов, прослушав в Сан-Франциско курс моих лекций, сказал: «Боже, теперь я понимаю, что всю жизнь был идолопоклонником!» Он открыто признался в этом. Мне даже в голову не приходило, что я идолопоклонник.
