поняла, что речь идет о чем-то более серьезном.
Конвульсивная дрожь пробежала по ее телу; она пошатнулась и протянула вперед беспомощные руки, ища опору.
— О, — проговорила она со стоном, — мой отец, наверное, умер!
Зловещее молчание было ей ответом.
— Умер! — повторила она. — Мой отец умер! О, Господи, Господи! Мой бедный отец! Он так глубоко, так сильно любил меня! И умер, даже не простившись? Где же он? Я хочу его видеть! Я поверю тогда только, когда увижу, что отец не проснется от звука моего голоса!
Сесиль задыхалась. Она рыдала, ломая античные руки. Она была искренна и не играла комедии.
Весть, поразившая ее как удар грома, произвела в ней сильнейшее нервное потрясение и вызвала чувства, совершенно схожие с глубочайшей дочерней любовью.
— Я хочу его видеть! — снова проговорила она сквозь рыдания и слезы. — Я хочу его видеть!
Присутствующие раздвинулись, и Сесиль оказалась перед носилками, на которых лежал труп отца.
Бедная девушка бросилась к безжизненному телу, упала на колени и, глухо рыдая, закрыла лицо руками.
В продолжение нескольких секунд она стояла молча, не двигаясь, только плечи ее конвульсивно вздрагивали.
Все с уважением смотрели на это немое отчаяние, говорившее сильнее всяких криков.
Вдруг Сесиль подняла голову, устремила глаза на труп отца и, повернувшись к судьям и указывая рукой на кровавое пятно на груди, спросила:
— Откуда эта кровь? Как умер отец?
— Он убит каким-то злодеем в поезде.
Сесиль одним прыжком очутилась на ногах.
Выражение ее лица изменилось совершенно.
Не отчаянием дышали теперь эти красивые черты, а гневом, смешанным с неопределенным страхом.
— И его ограбили? — воскликнула она. — Он вез мне громадное богатство! Известно ли вам это? И, значит, у него украли эти деньги?
Ясно видно было, что в эту минуту денежные соображения брали верх над всем остальным. Она не думала больше об отце: страх за пропавшие деньги заглушил все другие чувства.
Все это произвело на присутствующих самое тяжелое впечатление.
Первым заговорил судебный следователь:
— Мы уже предполагали, что ограбление послужило главным мотивом убийства, и теперь мы просим вас дать правосудию необходимые сведения и таким образом обратить наши предположения в твердую уверенность.
Сесиль Бернье сделала шаг вперед.
— Спрашивайте, — тихо ответила она.
— Вы сказали, — начал судебный следователь, — что ваш отец вез вам целое состояние?
— Да, сударь.
— Следовательно, вы предполагаете, что при нем была большая сумма?
— Не только предполагаю, но вполне уверена.
— Знаете вы цифру его капитала?
— Да.
— Как велик он?
— При папе было триста пятьдесят тысяч франков.
— Ваша правда, деньги большие. Почему вы так уверены, что ваш батюшка имел при себе именно столько?
— Пять месяцев назад папа уехал из Парижа в Алжир, куда призывал его процесс с морскими страховыми обществами. Они не соглашались, вопреки условиям, уплатить стоимость корабля, нагруженного товаром и погибшего в океане… Папа был купец… Этот корабль составлял все наше богатство, а процесс длился несколько лет. Мы жили бедно. Несколько дней назад отец выиграл процесс в последней инстанции и получил миллион пятьсот пятьдесят тысяч франков; миллион двести тысяч он положил к марсельскому банкиру, а при себе оставил триста пятьдесят тысяч банковскими билетами, которые и украли.
— Действительно, они украдены, так как при обыске мы ничего не нашли.
— При нем должен был быть чемодан.
— Если он и был, то исчез…
— Господин судебный следователь, позвольте задать один вопрос mademoiselle Бернье.
— Сделайте одолжение.
— Будьте добры сообщить нам, каким образом вы узнали подробности касательно денег господина Бернье?
— Второго декабря я получила от папы письмо из Марселя; он мне сообщил подробности и день своего приезда в Париж.
— Он собирался приехать сегодня?
— Да, сегодня, двенадцатого числа, в семь часов утра.
— Письмо вашего батюшки с собой?
— Нет.
— По всей вероятности, оставлено дома?
— Тоже нет.
— Как же так? Что же с ним случилось?
— Папа счел необходимым послать его страховым…
— Так в него были вложены деньги? — перебил начальник полиции.
— Да, тысячефранковый банковский билет. Утром второго декабря я разменяла билет у одного торговца нашего же квартала. Вечером я положила в конверт пятьсот франков, собираясь купить разные вещи… и потеряла и письмо и деньги…
— Потеряли? Где? Каким образом?
— По всей вероятности, на улице: письмо выпало, должно быть, из муфты.
— Как вы не заявили о такой важной потере полицейскому комиссару?
— К чему? Найденные деньги так редко возвращают! К тому же, признаюсь, имея в виду получить от отца целое состояние, я махнула рукой на потерю.
— Господин Бернье, кроме сообщения о деньгах, в своем письме точно указывал день своего возвращения?
— Да, в малейших подробностях.
— Вы, конечно, их помните?
— Отлично помню.
— Потрудитесь рассказать!
С минуту Сесиль собиралась с мыслями, затем продолжала:
— Папа сообщал об исходе процесса и о получении миллиона пятисот пятидесяти тысяч франков, потом прибавлял, что он принужден пробыть еще несколько дней в Марселе, откуда выедет десятого числа в Дижон, пробудет там один день и отправится в ночь с 11-го на 12-е, рассчитывая приехать в Париж сегодня, 12-го, в семь часов утра.
— Где жил ваш батюшка в Марселе?
— В отеле «Босежур», на набережной Братства.
— Где он остановился в Дижоне?
— Не знаю.
— По какой причине он остался в этом городе?
— Не знаю, в письме ничего про это не говорилось.
— В чемодане или ручном саквояже должны были находиться триста пятьдесят тысяч франков — это факт почти доказанный, но не знаете ли, были ли при нем важные бумаги?
