просто сказочный завод. Ах! Такими людьми по праву гордится наша страна!
— И вы уверены в том, что парижский Поль Арман — именно тот человек, о котором идет речь?
— Абсолютно уверен, ибо другого человека с таким же именем просто нет.
— У него были родственники в Дижоне или где-то еще?
— Да, двоюродный брат, племянник его матери, Дезире Соливо.
Этьен Кастель насторожился.
— Овид Соливо был шалопаем, сударь: его заочно приговорили к трем годам тюрьмы за кражу; должно быть, он в конце концов угодил на каторгу. А больше никаких родственников. Как видите, сударь, весьма печальная картина.
В этот самый момент вернулся секретарь. Он принес выписку из судебного досье Поля Армана. Листок был совершенно чистым.
— У вас есть еще какие-нибудь вопросы, сударь? — спросил префект.
Художник ответил:
— Нет. Теперь я знаю все, что мне нужно, и очень благодарен господину Ружье за столь любезно предоставленные мне сведения. Мне остается лишь засвидетельствовать свою глубочайшую признательность вам, сударь, и не занимать больше ваше время.
— Вы сразу же уезжаете?
— Первым же поездом в Жуаньи.
Они обменялись любезностями, и Этьен Кастель направился к выходу; префект проводил его до дверей кабинета.
«Никаких сомнений не остается, — размышлял художник, возвращаясь в гостиницу, где остановился. — Поль Арман не может быть Жаком Гаро. Я допустил непростительную ошибку, полагая, что это так. Но откуда же у него столько злобы в отношении дочери Жанны Фортье? И как ему удалось раздобыть заявление кормилицы? Что за сообщник ему помог? Может быть, тот самый Овид Соливо…
Подумав еще некоторое время, художник пробормотал:
— Напрасно я решил, что тут все понятно, мне только показалось, что все ясно как день и не в чем больше сомневаться; ведь я все же сомневаюсь. Ладно, потом видно будет.
По воле случая он остановился в той самой гостинице, где месяц назад Овид Соливо поселился под громким титулом барона де Рэйсса.
После обеда Овид вновь направился той же дорогой, что и утром, когда следил за Жанной Фортье.
Улица Жи-ле-Кер оказалась перекрыта из-за аварии. Прорвало какую-то трубу, и городская водопроводная служба затеяла ремонтные работы. Теперь вдоль проезжей части была прорыта канава, но тротуары уцелели. Овид заметил, что утром Жанна Фортье, разнося хлеб клиентам, двигалась по правой стороне улицы, и поэтому теперь пошел по противоположной.
Пройдя почти половину пути, он остановился, слушая пение маляра, работавшего в люльке, висящей на стене дома напротив. Маляр с двумя товарищами белил фасад. Работали они на уровне третьего этажа. В доме, похоже, никто не жил: окна были распахнуты, и внутри квартир суетились рабочие. На выразительном лице дижонца сразу засветилось глубочайшее удовлетворение. Веревки, на которых висела люлька, проходили через железные крюки, а сверху крепились к решеткам двух окон на шестом этаже, так что если кто-либо по оплошности или с преступной целью вздумал бы вдруг развязать веревки наверху, люлька неизбежно рухнула бы на тротуар.
Маляр вдруг на полутоне прервал свою песнь и посмотрел на часы.
— Четыре, — сказал он. — Эй, честная компания! Пора перекусить!
Строители бросили работу и направились к набережной, в винную лавочку на углу. Соливо еще раз оглядел здание, удовлетворенно кивнул и ушел.
На следующий день Овид встал так же рано, как и накануне, и поспешил на угол Сент-Оноре-дез-Ар и Жи-ле-Кер. Вскоре показалась мамаша Лизон. Он посмотрел на часы: было десять минут седьмого. Овид двинулся по Жи-ле-Кер и дошел до места напротив ремонтируемого дома. Вскоре он опять увидел Жанну — как и накануне, она двинулась по правой стороне улицы. Останавливаясь чуть ли не возле каждого дома, она прошла наконец под люлькой. Злодей опять посмотрел на часы: стрелки показывали половину седьмого.
— Прекрасно! — прошептал он. — Как по заказу! Маляры приходят к семи. К этому времени все уже будет кончено.
Он вернулся домой, а ровно в полдень снова уже был на улице Жи-ле-Кер. Маляры как раз уходили на обед. Уверенный, что у него в распоряжении целый час, Овид достал бумажник и, зажав в руке карандаш, сделал вид, будто сверяется с какими-то записями в своей книжке. Он решительно вошел в дом, где от подвала до чердака шли ремонтные работы. Консьержка, заметив его, вышла из привратницкой.
— Сударь, вы, должно быть, ошиблись, — сказала она, — здесь никто сейчас не живет.
— Прекрасно знаю, — ответил Соливо, — я пришел проследить за ходом работ, только и всего.
— Вы помощник архитектора?
— Я, голубушка, контролер-измеритель.
— Тогда прошу прощения… Только предупреждаю: рабочие ушли обедать.
— Я специально пришел, когда их нет: так мне никто не помешает.
Овид направился к лестнице и поднялся на тот этаж, к окнам которого крепились веревки люльки. Они были пропущены сквозь железные прутья оконной решетки и связаны прочными узлами. Надежность креплений сомнений не вызывала. Однако узлы на веревках, проходящих через блоки, были завязаны явно на скорую руку. Овид улыбнулся.
Затем он осмотрел квартиры. Все ключи торчали в замочных скважинах. На пятом этаже в одной из комнат он обнаружил закрытый альков. Там все малярные работы были закончены, обои наклеены, полы вымыты. Тут рабочим уже нечего было делать. На губах Овида вновь появилась удовлетворенная улыбка.
«Завтра утром мы это и провернем», — решил он, возвращаясь к себе.
Явившись домой, он достал какой-то сверток, извлек оттуда костюм маляра, напялил его и около пяти вечера вновь пустился на улицу Жи-ле-Кер. Поужинав неподалеку от нее в какой-то молочной, без четверти семь он опять оказался возле ремонтируемого дома и, сделав вид, будто прогуливается, стал дожидаться ухода маляров. Ровно в семь люлька опустела, и рабочие вышли из дома. Овид быстро перешел через дорогу, устремился в дом, так что консьержка даже не заметила его, и поднялся на пятый этаж. Войдя в комнату с закрытым альковом, он забрался туда и подумал:
«Ну вот я и на месте! Ночью мне здесь будет не так уж и плохо!»
Этьен Кастель переночевал в Жуаньи. На следующий день, около одиннадцати, художник отправился в дом мэра; тот сразу же принял его.
— Не имею чести быть лично знаком с вами, сударь, — сказал Этьен, — но все же осмелился побеспокоить вас, ибо мне крайне важно узнать, что за человек получил в мэрии Жуаньи вот этот документ.
И, достав из бумажника заявление кормилицы о помещении Люси Фортье в приют, художник показал его мэру.
— Каким образом он оказался у вас, сударь? — грозно сдвинув брови, воскликнул тот. — Это же подлинник, он всегда должен храниться в мэрии…
— Вот как? — удивился Этьен.
— На руки можно выдавать только копию. Подлинник должен оставаться подколотым к соответствующей странице регистра. Поэтому еще раз спрашиваю: как эта бумага попала к вам?
— Прежде чем попасть ко мне, она проделала довольно сложный путь; я получил ее из третьих рук и, поскольку ею воспользовались для того, чтобы совершить довольно подлый поступок, я хотел бы знать, кто запросил и получил документ в здешней мэрии.
— Поскольку этой бумаге всегда положено лежать в архиве, ее, по всей вероятности, просто выкрали. Я постараюсь сейчас узнать, кто это сделал. Извольте следовать за мной. Я должен тотчас же выяснить, что это: мошенничество или простая оплошность.
Чиновник вместе с Этьеном отправился в мэрию; там он приказал секретарю:
