этаж.
С половины одиннадцатого до одиннадцати Жанна, прежде чем лечь, обычно делала обход. В ожидании этого времени она хлопотала по дому. Собиравшаяся гроза быстро надвигалась. Молнии вспыхивали все чаще, за ними один за другим уже слышались отдаленные раскаты грома. Внезапно поднялся ветер и с неудержимой силой принялся хлестать заводские постройки — буря разыгралась не на шутку.
Хлопоча по хозяйству, Жанна думала о Жаке. И чем больше думала, тем больше убеждалась, что старший мастер взял на себя роль явно неблаговидную и пытается заманить ее в ловушку, из которой уже не выберешься, не замарав своей чести. Глухой гнев закипал в ее душе. Часы пробили одиннадцать. Жанна встала и собралась было выйти из привратницкой, чтобы, как обычно, сделать обход. В тот самый момент, когда она открывала дверь, совсем рядом с заводом раздался чудовищный удар грома, а бешеный порыв ветра загасил лампу у нее в руке.
— Нельзя выходить в такую погоду, — прошептала Жанна, — меня просто сметет…
Она вернулась в комнату и закрыла дверь. Опять раздался удар грома — еще мощнее и оглушительнее, чем в первый раз.
— Мама… мама… — дрожащим от испуга голосом закричал маленький Жорж, — я боюсь…
Жанна поспешила к сыну — тот только что спрыгнул с постели; попыталась успокоить его — ничего из этого не вышло: гроза все усиливалась, и дрожащему Жоржу, похоже, становилось все страшнее.
— Одень меня! — закричал он. — Мамочка, одень меня!
В надежде, что он от этого успокоится, Жанна одела его. Мало-помалу раскаты грома становились реже — гроза, похоже, удалялась, но ветер дул по-прежнему яростно, а дождь хлестал так, словно на небе открылись шлюзы. Дрожь, бившая Жоржа, утихла; он уже не цеплялся за мать так испуганно и судорожно.
— Поиграй во что-нибудь, милый, — сказала Жанна, желая его развлечь; она потянула за веревочку его любимую игрушку и покатила ее, покрикивая: «Но, лошадка, но!»
Лошадка быстро развернулась. Жорж засмеялся и захлопал в ладоши; все страхи были начисто забыты. А дождь все лил…
Часть вечера Жак Гаро провел в ресторане. Без четверти одиннадцать он удалился, но к себе не пошел, а, как и накануне, пустился по дороге к Шарантонскому мосту.
— Гроза надвигается, — пробормотал он, заслышав раскаты грома, — но не все ли равно? Если ОНА захочет прийти, никакая гроза ее не остановит. Как только она появится, я отведу ее к себе и оставлю там с ребенком, а потом пойду делать то, что задумал.
Явившись на место назначенной встречи, он в лихорадочном ожидании принялся ходить взад и вперед.
Часы пробили одиннадцать. Старший мастер прислушался — никаких шагов не слышно. Он в ярости топнул ногой.
«Она должна быть здесь! — сказал он себе. — Неужели не хочет ехать со мной?… А! Если это так! …»
Жак замолчал, провел рукой по взмокшему от пота лбу, потом продолжил:
«Придет она или нет, поступлю, как задумал! Она не любит меня. Тем хуже для нее! Может быть, даже презирает! Тем хуже для нее! Отказывается от целого состояния! Тем хуже для нее! Я все равно поступлю, как задумал».
Он снова умолк; потом вздрогнул и пробормотал:
— Но мое письмо… если она его им покажет? Если его случайно найдут?…
Подумав с минуту, сам себе ответил:
«А что оно вообще-то доказывает? Ничего. К тому же я приму все необходимые меры для того, чтобы отвести от себя возможные подозрения. Вместо того чтобы завтра же уехать за границу, буду ждать хоть месяц, если понадобится».
Гроза разыгрывалась во всю силу. Дождь лил как из ведра. Часы пробили половину двенадцатого.
«Так, — подумал он, — Жанна не придет. На мою любовь она отвечает презрением! Ну что ж — умри, любовь! Отныне будем думать только о деньгах».
Даже не замечая, что до костей промок под проливным дождем, Жак ушел с моста и по той же тропинке, что и вчера, направился через долину. Меньше чем через четверть часа он уже стоял перед дверью, с замочной скважиной которой вчера снял слепок. Вытащив из кармана один из изготовленных им металлических инструментов, он вставил его в отверстие для ключа и легонько повернул: замок открылся. Жак толкнул дверь, шагнул через порог и оказался в заводском дворе. Гроза достигла наивысшей точки. Жак Гаро глянул в сторону привратницкой. В окнах горел свет.
— Она там… — прошептал он сквозь зубы. — Смеется, думая, что я на мосту, торчу, как дурачок, под проливным дождем, поджидая ее! А! Сейчас она мне внушает отнюдь не любовь. Это больше похоже на ненависть!…
Избегая слабо освещенного фонарями пространства, вдоль заводской стены он подобрался к жилищу Жанны. Шум дождя и ветра заглушал звук его шагов. Подойдя совсем близко, Жак прислушался. Изнутри доносился приглушенный звук голоса. Жанна что-то говорила сыну, но слов было не разобрать.
— Ты отказываешься уйти со мной с этого завода! — сказал он, и на лице его появилось гнусное выражение. — Ну хорошо, именно ты и поможешь мне уничтожить его!
Жак подошел к сарайчику, в который утром госпожа Фортье убрала бутылки с керосином. Их было пять. Старший мастер взял четыре из них и направился к столярной мастерской. Вошел, облил керосином груды стружек и досок, швырнул две пустые бутылки во двор. Затем с двумя оставшимися подошел к флигелю господина Лабру, проник в кабинет, высадив дверь ударом плеча, убедился, что ставни на окне плотно закрыты, и зажег свечу.
Благодаря своим познаниям в механике, при помощи одного из изготовленных накануне инструментов он взломал сейф за каких-нибудь пять минут. Как только дверца распахнулась, он вытащил шкатулку с чертежами новой машины; затем сгреб пачки денег, запихал их в шкатулку, рассовал по карманам столбики золотых монет, вылил на паркет керосин из оставшихся бутылок, вышел в коридор, поставил шкатулку на пол и сказал себе:
«Сначала подожжем мастерские! Потом вернемся сюда и доделаем дело».
Он быстро пошел в столярный цех, чиркнул спичкой и швырнул ее на груду стружек — те мгновенно вспыхнули.
Господин Лабру, совершенно успокоившись относительно здоровья сына, уехал из Сен-Жерве на экспрессе, который прибывал в Париж в девять часов пять минут. Перед отъездом он не поужинал, поэтому зашел в один из ресторанов неподалеку от вокзала. Уже с порога он оказался в родной стихии. В ресторане сидели инженеры-путейцы, его однокашники по Высшей Политехнической школе. Вскоре завязался интереснейший разговор. За беседой времени не замечаешь, и летит оно быстро.
Лишь в половине двенадцатого господин Лабру расстался с друзьями и пустился на поиски извозчика, чтобы ехать в Альфорвилль. В это время вовсю бушевала гроза. Дорога в Альфорвилль и без того была долгой, ведь это за городом, и извозчики наотрез отказывались его везти. Наконец один из них согласился, соблазнившись двадцатифранковой монетой. В тот момент, когда коляска въехала в Альфорвилль, часы пробили половину первого. Кучер, склонившись к дверце, спросил:
— Куда теперь?
Господин Лабру объяснил, как проехать к заводу, но извозчик плохо ориентировался в незнакомом месте, сворачивал направо там, где нужно было ехать налево, и попусту тратил драгоценное время. Инженер все больше нервничал. Наконец он не выдержал и вышел из коляски.
— Тут совсем рядом, — сказал он. — Вот обещанные двадцать франков, возвращайтесь в Париж.
И поспешил к себе. Вода ручьями стекала по одежде, но до дома оставалось каких-нибудь пятьдесят шагов. Он добрался до главного входа на завод, достал из кармана ключ, вошел, закрыл за собой дверь и, не задерживаясь, двинулся через двор к своему флигелю. Жанна услышала, как закрывается дверь. Она тут
