Альфорвилля, в лавке которой Жанна обычно делала покупки, всем, кому не лень слушать, рассказывала, что «госпожа Фортье, заводская привратница», покупала у нее керосин, «чтобы поджечь завод». Одна из альфорвилльских кумушек, услышав эти россказни, сказала:
— А знаете? Ведь сам прокурор только что приехал на место преступления…
— И что с того?
— Как это что! Вы должны пойти к нему и дать показания. Они же страшно важные.
— Гм! — произнесла в ответ бакалейщица. — Все это меня не касается. Если кому-то интересно, что я что-то знаю, пусть сам приходит сюда и расспрашивает.
Подобным разговором конца и краю не было.
Получив сообщение комиссара полиции, прокурор тотчас отдал необходимые распоряжения и незамедлительно отправился в Альфорвилль в сопровождении следователя, начальника полиции, врача и двух полицейских. Как только они приехали, комиссар ввел их в курс дела. Кассир Рику, рассыльный Давид, кучер и кое-кто из рабочих были вызваны на допрос. Из их ответов явствовало, что, по всей вероятности — и даже почти наверняка, — во всем виновата Жанна Фортье, и только она одна. Всплывшие наружу факты почти бесспорно доказывали ее вину, а бегство лишь усугубляло столь серьезные улики.
После допроса у прокурора кассир Рику поспешил в Шарантон. Оттуда он отправил телеграмму в Сен- Жерве сестре господина Лабру, госпоже Бертэн. Хотя текст и был предельно краток, тем не менее из него становилось ясно, что сына фабриканта, маленького Люсьена, постигло страшное несчастье.
Кассир был человеком лет пятидесяти — сварливым, щепетильным, желчным, мнительным, подозрительным и неуживчивым. Он вообще-то никого не любил, а на долю бедной Жанны Фортье почему- то выпало несчастье вызывать у него особую антипатию. В результате его отношение к ней — хотя он, как ему казалось, исходил из самых лучших побуждений — было исполнено недоброжелательности. Вернувшись на завод, он сразу же явился к следователю.
Тот сказал:
— У меня есть к вам ряд вопросов.
Затем, обращаясь к одному из полицейских, спросил:
— Все осмотрели, как я приказал?
— Да, господин следователь.
— Каков результат?
— Во дворе нашли три бутылки из-под керосина.
— Соблаговолите принести их сюда.
Полицейский пошел за бутылками, нарочно подброшенными Жаком Гаро. Их принесли и поставили на стол перед следователем.
— Господин Рику, — спросил следователь, понюхав горлышко одного из подозрительных сосудов, — узнаете ли вы бутылки? В них Жанна Фортье на ваших глазах разливала керосин, принесенный на завод в исчезнувшем во время пожара бидоне?
— Прекрасно узнаю: ошибка тут исключена. Это старые бутылки из-под минеральной воды. На них еще обрывки этикеток сохранились.
— Сколько их было?
— Я видел пять, они стояли на земле.
— А теперь, господин Рику, поройтесь в памяти и постарайтесь вспомнить не только смысл, но и точные выражения той угрожающей фразы, что Жанна Фортье произнесла в адрес инженера Лабру, когда он объявил ей о предстоящем увольнении.
— Я все помню дословно. Вместо того, чтобы, как положено в таких случаях, извиниться, вместо того, чтобы попросить господина Лабру проявить снисходительность, Жанна Фортье повела себя в высшей степени высокомерно, и даже дерзко, и суровым голосом — он до сих пор звучит у меня в ушах — заявила: «Вы гоните меня! А! Слушайте, господин Лабру, берегитесь: это вам счастья не принесет!» Ясно, как день: она вынашивала план мести!
— Вы полагаете, что месть — единственный мотив совершенного преступления?
— Думаю, да, господин следователь.
— А я полагаю, что нет. Господин Лабру уехал на два дня, не правда ли?
— Он нам так сказал, Жаку Гаро И мне.
— Значит, его внезапного возвращения предвидеть не мог никто?
— Несомненно.
— Когда его настигла смерть, он едва успел переступить порог флигеля. Возле трупа был обнаружен чемодан. Тот, кто убил его, находился во флигеле и никак не мог его ждать в этот момент. Что же тогда привело убийцу во флигель?
— Желание поджечь его, — ответил Рику.
Следователь отрицательно покачал головой.
— Поджигать флигель не было ни малейшего смысла, — сказал он, — ведь уже горел столярный цех, набитый всякими деревяшками и стружками, и огонь мгновенно должен был перекинуться на флигель, где находятся хозяйский кабинет и касса.
Рику призадумался. Представитель закона продолжал:
— Вам известно, сколько денег было в сейфе господина Лабру?
— Сто девяносто тысяч двести пятьдесят три франка семьдесят сантимов. А в моей кассе лежало пять тысяч франков, но они целы; зная, что я отвечаю за них, я был настолько осторожен, что взял их домой. Чему теперь страшно рад.
— Та сумма, которую вы назвали, 'хранилась в банковских билетах?
— Да, господин следователь, за исключением трех тысяч франков в золотых монетах.
— Вы один знали, сколько денег лежит в сейфе?
Рику на мгновение задумался.
— Нет, господин следователь, это было известно не только мне. Когда я сдавал деньги, в кабинете присутствовали еще двое.
— Кто именно?
— Старший мастер Жак Гаро и Жанна Фортье.
Лицо следователя просияло. Заявление кассира вызвало у него искреннюю радость. Рику продолжал:
— Да… да… Жанна знала, и Жак, к несчастью, тоже: ведь этот добрый малый погиб лишь потому, что хотел спасти деньги и бумаги господина Лабру…
— А почему Жанна Фортье находилась в кабинете хозяина в тот момент, когда вы сдавали деньги?
— Господин Лабру вызвал ее, чтобы дать перед отъездом необходимые указания.
— Вы уверены, что она слышала названную вами цифру?
— Да, господин следователь, абсолютно уверен.
— У Жанны Фортье был ключ от флигеля?
— Да, сударь, и от кабинета тоже, ведь она убирала у хозяина. Вообще у нее были все ключи: ей ведь нужно было делать обход…
— По ночам она оставалась на заводе одна?
— Совершенно одна, господин следователь.
— А какой, по вашему мнению, характер у этой женщины?
— Не Бог весть какой, сударь! Жанна Фортье высокомерна, честолюбива, заносчива, к тому же она женщина скрытная и злопамятная; а манеры и повадки у нее были из тех, что вовсе не к лицу жене простого рабочего…
— У нее есть дети?
— Двое… мальчик жил с ней, а девочка — у кормилицы.
— Ее муж погиб здесь, на заводе, не так ли?
— Да, господин следователь, но по своей же вине, по собственной неосторожности. Между прочим, господин Лабру именно поэтому и взял Жанну работать привратницей. Даже увольняя ее, он намеревался сделать так, чтобы она не осталась без средств к существованию. Перед тем как уехать в Сен-Жерве, он пообещал ей подыскать для нее другую работу. Более того — собирался вручить ей достаточно большую
