Старший мастер удивлялся все больше.
— Но у меня нет знакомых среди пассажиров.
— Этот пэссэджир, кажется, оутлично знать вас.
— Как его зовут?
— Овид Соливо.
Поль Арман судорожно рылся в памяти. Матрос пришел ему на помощь:
— Оу! Йес! Овид Соливо… мэкэник… французский сабджект… Дижон, Коут д'Ор… Он, кажется, узнавать вас оудин ему двоюродный брат, оун думал умер.
Жак Гаро вздрогнул, побледнел и, чтобы как-то скрыть свою тревогу, резко вскочил.
— Брат… мой двоюродный брат Овид Соливо… — пробормотал он. — Отлично… Благодарю вас… сейчас выйду на палубу.
Матрос удалился. Бывший мастер вышел из салона, но, вместо того чтобы подняться на палубу, бросился в свою каюту.
«Что все это значит? — гадал он. — Или он и в самом деле двоюродный брат умершего в Женеве Поля Армана, которого мне угораздило воскресить?… Ну конечно: фамилия его матери — Соливо… Как я мог забыть, это же в удостоверении написано!»
Разговаривая таким образом сам с собой, Жак извлек бумажник. Достал оттуда удостоверение личности, открыл его на первой странице и прочел:
«
— И в самом деле родственник покойного… — продолжал он бормотать. — Что же делать? Не пойти на встречу с этим, так сказать, братцем — значит, возбудить подозрение; начнет еще везде писать, справки наводить, что и погубит меня!
Нужно взять его дерзостью. Я вполне сумею противостоять этому человеку и доказать ему, что я и есть Поль Арман… Доказать! А как я это сделаю, если он уверен, что тот умер? Как бы там ни было, но я должен с ним встретиться. Не бывает в жизни сплошного везения: вот вам и преграда на ясном пути. Ну что ж, придется ее либо преодолеть, либо уничтожить».
Жак вытер выступивший на лбу пот, убрал удостоверение в бумажник, бумажник сунул в карман и — уже вполне готовый ко всему — отправился на бак. Увидев его, Овид устремился навстречу.
— Это вы, сударь… — сказал он, слегка поклонившись. — Я вам очень благодарен за то, что вы сочли возможным прийти сюда, и благодарен тем более, что, хоть и не виделись мы чертовски долго, теперь, глядя на вас вблизи, я почти уверен, что не ошибся и могу пожать руку своему двоюродному брату, своему настоящему брату — вы ведь Поль Арман, не так ли?
— Совершенно верно, — ответил Жак, понимая, что отрицать бесполезно: все данные о нем записаны в бортовом регистре.
— Поль-Оноре Арман, родом из Дижона, Кот д'Ор, родины лучших сортов французского вина! Сын Сезара Армана!
— И Дезире-Клер Соливо… — подхватил Жак.
— Родной сестры моего отца… — сказал дижонец.
— Из чего следует, что вы — мой двоюродный брат Овид Соливо.
— Еще бы! — воскликнул Овид.
Они пожали друг другу руки, потом Овид, со свойственной ему фамильярностью этакого бонвивана, заявил:
— Эх! Черт побери, до чего ж здорово, что мы встретились, братец! А я ведь думал, что ты уже покойник!
— Покойник! — с улыбкой повторил за ним Жак Гаро. — По-моему, дело все-таки обстоит немножко иначе. Какой болван это придумал?…
— Да я лет пять назад ездил на родину, так там все об этом поговаривали, только точно никто ничего не знал.
— А кто же распустил эти нелепые слухи?
— Один рабочий из Женевы был проездом в Дижоне, так он и заверил твою мать. Еще добавил, что ты якобы в какой-то богадельне загнулся. Бедняга собиралась написать, чтобы разузнать все как следует, да и сама от удара померла — как раз через год после смерти твоего отца. Да ты, наверное, знаешь?
— Да… да… — ответил Жак Гаро, очень довольный полученной информацией, — мне тогда сообщили… такое горе! Бедный отец… несчастная мать!…
Мерзавец даже сделал вид, что отер слезу. Овид продолжал:
— Ты тогда, наверное, наведался в родные края за наследством? Невелико, конечно, наследство… Но все равно: получать — не отдавать, всегда приятно.
— В самом деле, совсем невелико оказалось… — сказал Жак.
— Нашел на что сетовать, старина… Я лично в наследство и гроша не получил.
— Так твои родители разве умерли?
— Два года назад. Теперь в Кот д'Ор ни одного Соливо больше нет, из всей семьи я один остался, а ты, старина, — последний из Арманов… Вымерли все Арманы. И ничего не осталось… А мы с тобой, выходит, вроде как сироты! Эх! Ну и здорово же, что мы встретились! Представь себе, я сначала тебя даже никак узнать не мог. Все сомневался. Черт возьми! Не виделись-то мы целых шесть лет, тебе тогда было двадцать пять, мне — двадцать два; тебе есть чем похвастаться: изменился ты здорово… и явно в лучшую сторону. Эх! Знаешь, если бы имя не услышал, ни за что бы тебя не узнал… Да еще в таком наряде! Ну, шмотки у тебя, однако! Прямо барин, причем шикарный такой, ну совсем роскошный господин! Ты что, после нашей единственной встречи шесть лет назад в Марселе состояние себе сколотил?…
— Состояние? Да не совсем. Но тем не менее жаловаться мне не на что. Изобрел кое-что, вот и сумел скопить несколько тысяч франков.
— А, черт возьми! Да, эти изобретения штука такая: либо в один момент пан, либо совсем уж пропал!… А ты, однако, хитрец! Учился в Шалоне, а потом в Национальной школе искусств и ремесел*…
* Высшее учебное заведение.
— Да… пожалуй… работал я много…
Затем, желая сменить тему разговора и получить какие-нибудь сведения об этом братце, спросил:
— Ну, а ты чем теперь занят?
— Черт возьми! Тем же, чем и раньше.
— Чем именно?
Овид удивленно уставился на Жака.
— Как это, чем? — воскликнул он. — Ты что, с катушек съехал? Знаешь же прекрасно, что я — механик…
Бывший мастер прикусил губу.
— И вправду, — заметил он, — я совсем спятил. Извини… О чем-то постороннем задумался…
— Ничего страшного.
— А куда ты сейчас направляешься?
— В Нью-Йорк… как всегда, слесарем-механиком работать.
— И ты надеешься, что легко сможешь устроиться?
— И устраиваться не надо. Все уже на мази…
— Это как? — спросил Гаро.
— Меня уже нанял тамошний инженер, некий Джеймс Мортимер, у которого, к счастью, оказалась вакансия.
— Джеймс Мортимер! — воскликнул бывший мастер.
— Ты знаешь его?
— Только в лицо: это, как я полагаю, тот седовласый господин, что путешествует с совершенно очаровательной девицей…
Овид расхохотался и со всей силы хлопнул лже-Армана по плечу.
