Кавалер указал на д'Обиньи, кровь которого образовывала уже небольшой ручеек посреди переулка. Комиссар сделал знак, и двое дозорных тотчас подняли виконта. Полицейский подошел и взглянул ему в лицо.
– А! – вскричал он, – это д'Обиньи, королевский офицер… Дело плохо! Очень плохо!
– Теперь, когда вы исполнили долг человеколюбия, – продолжал Рауль, – ничто не мешает вам идти в вашу сторону, а мне в мою… Господин комиссар, желаю вам спокойной ночи…
И кавалер хотел удалиться.
– Позвольте, что вы хотите делать? – спросил полицейский.
– Вы видите, я ухожу.
– Вы шутите?
– Я не шучу никогда.
– Но, милостивый государь, я имел честь сказать вам, что вы мой пленник!
– Я слышал.
– Ну?
– А я имею честь доложить вам, что вы ошиблись, сказав мне это.
– Милостивый государь, ваша насмешка кажется мне совершенно неприличной…
– Милостивый государь, ваша настойчивость кажется мне вовсе неуместной!..
– Вы пойдете со мной, и сию же минуту! – вскричал полицейский, начиная сердиться.
– Не думаю.
– Не думаете?..
– Да, – отвечал Рауль, спокойствие которого не изменялось.
– Вы хотите принудить меня употребить силу?..
– Я просто докажу вам, что я вовсе не ваш пленник, как вы думаете…
– А! Вот как!.. Мне очень любопытно было бы узнать…
– Так знайте же…
И Рауль вынул из кармана известный нам бумажник, а оттуда – лист пергамента, уже игравший роль в нашем рассказе, и подал его полицейскому. Лист этот, как читатели, вероятно, помнят, начинался следующими словами:
«Божьей милостью, мы, Филипп Орлеанский, регент Франции, приказываем и повелеваем всем тем, кто увидит сию бумагу…»и проч. и проч.
А кончался:
«Запрещаем, кроме того, по какой бы то ни было причине, беспокоить вышеназванного кавалера де ла Транблэ, мешать его действиям и противиться его воле.
Что бы он ни делал, он делал это по нашему приказанию и для пользы нашей».
Как только полицейский прочитал поданный ему лист, обращение его сделалось смиренно и почтительно; он низко поклонился Раулю и спросил, что он ему прикажет.
– Что я вам прикажу? – повторил кавалер, спрятав пергамент в карман. – А вот что: переулок, в котором мы находимся, имеет два выхода, один справа, другой слева. Я иду направо, а вы поверните налево. Спокойной ночи, господа!
Полицейский снова поклонился, кликнул дозорных и удалился с ними в указанном направлении.
– Пойдем, – сказал Рауль Жаку, как только шаги дозорных затихли вдали.
Идя по переулку, Рауль наткнулся на тело дона Реймона.
– Еще труп, – прошептал он, наклонившись рассмотреть лицо мнимого мертвеца.
– Что это значит? – спросил сам себя молодой человек, узнав командора. – Дон Реймон, я в этом уверен, не дрался на дуэли ни с кем… Сердце его еще бьется… дыхание свободно… он как будто спит… странно! Решительно ничего не понимаю… Но, как бы то ни было, нельзя же оставить испанского гранда провести ночь на улице.
После этого краткого монолога, Рауль обратился к Жаку и сказал:
– Покарауль тело этого дворянина, а я пойду отыскать портшез, в котором мы унесем его.
– Слушаю, кавалер, – отвечал Жак.
Во время отсутствия Рауля, ни одно живое существо не явилось в безмолвном и темном переулке, в котором происходила дуэль. Кавалер скоро вернулся. Жак и носильщики положили дона Реймона в портшез. Рауль поместился возле командора.
– На улицу Круассон, – сказал он Жаку, – указывай дорогу носильщикам.
Вследствие необходимости, которая обнаружится для наших читателей по мере хода нашего рассказа, Рауль имел в Париже несколько квартир. С помощью Жака, носильщики внесли командора в комнату и положили его на кровать, а Рауль, истощенный усталостью и сильными ощущениями этого дня, пошел в свою спальную и лег.
На другой день, очень рано, Жак вошел к своему хозяину. Рауль еще спал. Рассердясь, что Жак
