ужасающим криком.
Другие портреты тоже были довольно хорошо написаны, хотя и принадлежали к первым временам средневекового искусства. Портреты сенешаля и его жены, Изабеллы Лузиньян, висели по сторонам высокого и широкого камина. Лицо сенешаля выражало непоколебимую волю и лютую жестокость. Смотря на него, можно было угадать, что этот человек, наверное, пролил много крови и находил наслаждение среди стонов и криков своих жертв. Надменная и резкая физиономия Изабеллы Лузиньян дышала не более мужниной кротостью и благосклонностью. Я понимал, отчего в Пуату радовались исчезновению древней фамилии Фулькеров, и спрашивал себя, не сам ли Господь поддерживал в руке моей мстительную шпагу, которой командор был поражен. Я почти забыл в эту минуту, что Господь не требует смерти грешника, но желает его обращения на путь истинный, и скоро должен был получить тяжкое наказание за эту забывчивость.
Под каждым портретом висели шпаги разных веков и разных размеров, в виде трофеев. Я присоединил к одному из них шпагу командора и почувствовал невыразимое облегчение.
После моего прихода в замок поднялась сильная буря, флюгера стонали, как души грешников, а ветер врывался под аркады парадного двора с шумом, подобным шуму разъяренного моря. Эта адская погода и боль в колене не позволяли мне думать о возвращении в город в тот же день. Я спросил старого привратника, согласен ли он дать мне поужинать и позволить переночевать в замке.
– Вы пришли, – отвечал он, – за тем, чтобы заказать несколько панихид за упокой души моего последнего господина и присоединить его шпагу к шпагам его предков, поэтому вы гость во Фулькерском замке. Оставайтесь же здесь, сколько хотите, и будьте уверены, что не будете иметь недостатка ни в чем…
Я поблагодарил старика за гостеприимство и прибавил:
– Эта зала – единственная комната в замке, в которой можно жить… Не можете ли вы затопить здесь камин и постелить постель?..
– Извольте, – отвечал он, – я тотчас затоплю камин, и вы можете здесь отужинать, если хотите, но не советую вам ночевать в этой комнате и даже оставаться в ней после полуночи.
– Разве я могу здесь подвергнуться какой-нибудь опасности?
Брови старика почти сдвинулись, он покачал головой и не отвечал на мой вопрос. Я настаивал. Через минуту он продолжал:
– Послушайте меня, ночуйте в моей комнате. Я не хочу, чтобы в замке Тет-Фульк случилось какое-либо несчастье с гостем фулькерских владельцев!..
– Хорошо! – отвечал я. – Охотно принимаю ваше предложение и буду ночевать с вами.
– И прекрасно сделаете, – сказал привратник. – Я принесу сейчас огня, позабочусь о вашем ужине и приготовлю вам постель возле моей…
Старик вышел из оружейной. Я согласился ночевать с ним тем охотнее, что в этот день была пятница, и хотя я надеялся, что навсегда уже освободился от моего видения, однако боялся, чтобы оно не возвратилось. Старик пришел через минуту. Он принес дрова, которые положил в камин, и затопил его. Скоро яркое пламя охватило дрова и превратило камин в огненное горнило. Старик снова ушел, говоря:
– Я принесу вам ужин через два часа.
Оставшись один, я начал рассматривать с большим вниманием, чем прежде, оружия и портреты. Я вам сказал уже, что буря страшно ревела на дворе. Притом подходил конец осени, дни были очень коротки и вечер скоро должен был наступить. По мере того, как на небе уменьшался слабый свет дня, темнота распространялась по зале, и мрачный цвет старого полотна картин смешивался с потемневшими от времени стенами. Перемежающийся блеск каминного пламени разливал неопределенный свет, позволивший мне видеть только лица портретов, их угрожающие глаза и неподвижные губы. Мною овладел глубокий и непреодолимый ужас. Мне казалось, что вокруг меня должно произойти нечто странное и ужасное. По всей вероятности, моя робкая совесть и воспоминание о видении, которое столько раз являлось мне, повергали меня в постоянное волнение. Однако я не видал ничего.
Скоро вернулся привратник. Он принес лампу и ужин, который поставил на столик, сняв с него предварительно кучу панцирей, шишаков и набедренников. Ужин был самый простой и состоял из карпов и раков, которых привратник выудил во рву замка. Кроме того, был хлеб, довольно белый, вареные овощи и бутылка вина.
– Разве я должен ужинать один? – спросил я, когда привратник расставил передо мною блюда.
– С кем же вам ужинать? – отвечал он.
– С отшельником…
Старик опять покачал головой.
– Я сейчас спрошу его, – сказал он, – хочет ли он разделить с вами ужин, но сомневаюсь, чтобы он решился прийти сюда.
Он вышел и, в самом деле, вернувшись через несколько минут, сказал мне, что отшельник просит меня извинить его, что он питается только кореньями, сваренными в воде, и притом никогда не согласится войти в оружейную. Я сел за стол один и при помощи аппетита нашел рыбу и раков превкусно приготовленными; овощи показались мне бесподобными и даже пуатуское вино очень понравилось.
В мальтийском ордене рыцари непременно должны читать каждый день служебник, и я всегда с точностью исполнял эту обязанность. Вынув из кармана четки и молитвенник, с которыми я не расставался никогда, я приготовился тотчас после ужина приняться за чтение.
– Разве вы остаетесь здесь? – спросил меня старый привратник,
– Да, еще несколько минут. Как только кончу молитвы, я приду к вам.
– Ну и прекрасно.
– Покажите мне только дорогу, как пройти к вам…
– Очень просто. Отворите дверь, спуститесь по лестнице и вы тотчас найдете мою комнату, дверь я оставлю отпертой. Это будет шестая после стрельчатого свода, на четвертой площадке лестницы. Вы
