она останется жива, пусть останется жива!..
И он пошел к Деборе. Она встретила его той самой душераздирающей улыбкой, которая уже несколько недель терзала сердце бедного отца.
– Дочь моя, – сказал он ей, – как ты себя чувствуешь сегодня?
– Хорошо, батюшка; мне кажется, что я страдаю менее…
Выражение, с которым были произнесены эти слова, опровергало их смысл.
– Послушай, – продолжал Натан, – я должен сделать тебе признание и просить у тебя прощения…
Дебора обратила на отца удивленный взор.
– Признание?! Прощения? – повторила она.
– Да… Я принес тебе много вреда, но раскаиваюсь… Еще есть время поправить все…
– Зачем вы говорите такое, батюшка? Вы знаете, что никогда не можете ничем повредить мне…
– Позволь мне продолжать, дитя мое. Я хочу говорить с тобою о кавалере Рауле де ла Транблэ.
Яркий румянец заменил смертельную бледность на щеках молодой девушки. Она склонила голову на исхудалую грудь, но не сказала ни слова. Натан продолжал:
– Знаешь ли ты, почему я не согласился отдать твою руку этому дворянину?
– Вы мне говорили, батюшка, – пролепетала Дебора.
– Я говорил тебе, что он не сделает тебя счастливой… Я говорил тебе, что он игрок и скоро промотает твое состояние…
– Да, вы говорили мне это… И я вам не возражала, потому что, может быть, это было бы и справедливо!
– Это не было справедливо… Я обманывался… Или скорее, я лгал… Для этого отказа у меня была другая причина…
Глаза Деборы выразили удивление. Она могла только прошептать:
– Другая причина! Какая же?
– Представь себе… я едва смею признаться… в моей отцовской ревности я боялся, чтобы ты, сделавшись знатной дамой, не возгордилась, не стала презирать твоего старого отца… А видишь ли, я так люблю тебя, что мысль не быть исключительно любимым тобою терзала меня…
– Я могу вас разлюбить!.. Я стану презирать моего отца!.. Ах! Как дурно вы судите обо мне!..
– Теперь я понял это, дитя мое… Понял… И прошу у тебя прощения… Прошу на коленях…
И старик в самом деле склонился перед дочерью.
– Что вы делаете, батюшка! – вскричала Дебора, силясь приподнять его. – Что вы делаете!.. Отец на коленях перед дочерью!
– Это мое место… Я останусь тут до тех пор, пока не услышу, что ты мне прощаешь…
– Я не могу вам простить, потому что никогда не сердилась на вас.
– Но ты страдала!
– Это правда.
– Теперь, когда я понял свое заблуждение… Теперь, когда нет более препятствий к исполнению твоего желания… Ты уже не страдаешь, не правда ли?
– Нет более препятствий? – повторила Дебора, едва дыша. – Вы говорите, что нет более препятствий?
– Да, дитя мое… Если ты все еще думаешь о кавалере де ла Транблэ… Я согласен, чтобы ты сделалась его женой…
Эти слова жгли горло Натана как раскаленное железо. Как только он произнес их, Дебора громко вскрикнула и, встав с дивана, на котором лежала, упала без чувств на руки отца. Натан думал, что избыток изумления и радости убил ее. Если бы в эту минуту у него случился в руках нож, без сомнения, он вонзил бы его в свое сердце. Он ударился головой о стену, повторяя с судорожными рыданиями:
– Я убийца своей дочери!.. Убийца! Убийца!..
Потом он упал на колени возле безжизненного тела Деборы, приложился пылающим лбом к ее груди, которая казалась ему холодной, и вскричал прерывистым голосом:
– Умерла!.. Умерла!.. И это я… Я… Ее отец… Убил ее!
Но вдруг он почувствовал, как обе руки Деборы обвились вокруг его шеи, почувствовал на своей щеке, омоченной слезами, поцелуй и услыхал, как слабый голос шепнул ему:
– Я счастлива… Очень счастлива… И теперь я не хочу умирать!..
Через несколько минут после этого жид написал к Раулю:
«Приезжайте, если вы все еще любите Дебору… Дебора ваша».
XXV. Десять луидоров за яд
На другой день Венера, каждодневно проводившая по нескольку часов с огорченной и умирающей Деборой, пришла в обычное время.
