картину в моем доме? Кто мог восстановить сцену во всей ее ужасной истине?… Только двое, кроме меня, знали все подробности: Жан Жеди и герцог Жорж. Жан Жеди умер, остается герцог. Но какой интерес мог он иметь, вызывая скандал, более опасный для него, чем для меня? Может быть, это простой случай? Может быть, есть какая-нибудь картина, представляющая преступление на мосту Нельи? Это возможно, но довольно невероятно».
Клодия думала обо всем этом, когда вошел Рене и почтительно подал ей стакан воды.
— Лоран, — сказала она, — мне надо попросить у вас некоторые объяснения.
— По поводу чего?
— По поводу представленных здесь живых картин или, лучше сказать, по поводу последней.
— Той, которая произвела на барыню такое тяжелое впечатление?… Если бы только я мог предвидеть, что она может напомнить… Но я считал ее совершенно безобидной.
— Кто исполнял роли в этой картине?
— Артисты, которые представляли предыдущие.
— Вы в этом уверены?
— Совершенно, я видел, как они раздевались.
— Директор труппы еще здесь?
— Нет, он уехал вместе с труппой, чтобы дать представление в предместье Сен-Жермен. Я должен завтра отправить к нему декорации. Будут еще какие-нибудь приказания?
— Нет.
Рене поклонился и хотел выйти.
— Еще одно слово, — продолжала мистрисс Дик-Торн.
— К вашим услугам.
— Мне надо заплатить завтра или, лучше сказать, сегодня по довольно большим счетам, я не хочу, чтобы вы отсылали поставщиков. Сколько вам нужно по приблизительным подсчетам?
— Около тысячи золотых.
— Как только гости оставят дом, придите ко мне… я вам дам три тысячи франков.
— Слушаюсь.
Рене Мулен снова поклонился и вышел.
Клодия, еще немного бледная, но с улыбкой на губах, вышла в зал, где ее встретила настоящая овация.
Праздник продолжался еще долго. Затем, после котильона, гости мистрисс Дик-Торн разъехались, и в четыре часа не осталось никого.
— Пойдите сюда, — сказала тогда Клодия метрдотелю.
Рене последовал за ней и переступил порог комнаты, в которой стояло бюро черного дерева.
Клодия вынула из кармана связку ключей, выбрала один и вложила в замок. Ключ не повернулся. Клодия сделала быстрое движение и выдернула ящик.
«Это странно, — подумала она. — Однако я уверена, что заперла его на ключ».
Сунув руку в ящик, она вскрикнула от удивления и испуга.
— Что случилось? — с беспокойством спросил Рене.
— Сюда кто-то входил! — вскричала Клодия. — Меня обокрали!
— Вас обокрали? Это не невозможно. В этой комнате все время были гости, и она отделяется от залы простой портьерой.
— Повторяю, меня обокрали. Замок сломан, смотрите! У меня украли бумажник с важными бумагами и более ста тысяч франков.
— Это, положительно, непонятно. Уверены ли вы, что не положили бумажник в другое место?
— Совершенно уверена: он лежал тут, на месте этой бумаги, которой прежде не было.
Клодия взяла листок.
Две строчки, написанные крупным почерком, бросились ей в глаза. Она подошла к канделябру, и Рене увидел, как ее руки задрожали, а взгляд принял выражение невообразимого ужаса.
«Расписка из Нельи в получении первого задатка за дело в ночь на 24 сентября 1837 года. Жан Жеди».
Она прислонилась к стене, чтобы не упасть, и, сама не сознавая, что говорит, повторяла:
— Жан Жеди!… Жан Жеди — жив!…
«Негодяй не послушался меня», — подумал Рене.
Затем прибавил вслух:
— Так как барыню обокрали и эта записка может навести полицию на след вора, то надо сейчас же объявить. Я бегу к комиссару.
Эти слова сейчас же привели в себя Клодию. Мысль, что Жан Жеди, если его найдут, донесет на нее, привела ее в ужас.
— Нет! Нет!… — сказала она, стараясь оправиться. — Не делайте ничего… не говорите ни слова. Я ошиблась… У меня ничего не украли… ничего… слышали? Положительно ничего… Вы должны молчать!… Погодите!…
Мистрисс Дик-Торн вынула другой ключ, открыла маленькую шкатулку и вынула из нее шелковый кошелек, в котором было несколько банковских билетов и около пятидесяти золотых монет, отсчитала три тысячи франков и передала Рене.
— Вот что вам надо. Идите и помните, что вы должны молчать.
— Не беспокойтесь!
«Нет сомнения, что это женщина с моста Нельи, — думал Рене, уходя. — Теперь сомнение невозможно. Имя Жана Жеди произвело на нее потрясающее впечатление. Она теперь говорит, что ее не обокрали, и не хочет жаловаться полиции, потому что боится встретиться лицом к лицу со своим бывшим сообщником и потому что в бумажнике, без сомнения, заключаются доказательства преступления, совершенного ею двадцать лет назад. Положительно, все идет к лучшему, и я прощаю Жана… Теперь мне только надо узнать причину отсутствия Берты, и, как только рассветет, я пойду на улицу Нотр-Дам-де- Шан».
Мистрисс Дик-Торн, оставшись одна, не думала больше скрывать свое волнение и беспокойство.
— Жан Жеди жив! — повторяла она. — И появляется через двадцать лет… Этот человек узнал Жоржа, сблизился с ним, и Жорж устроил всю эту ужасную комедию… Я сказала ему, что у меня есть завещание его брата и расписка Кортичелли, он захотел овладеть ими и поручил Жану Жеди обокрасть меня… Негодяй дал мне утром сто тысяч франков, зная, что вернет свои деньги вечером. Герцог де Латур- Водье, сенатор и миллионер, подлее, чем разбойник по профессии!… И этот человек обязан мне всем: богатством и титулом!… Но последнее слово еще не сказано. Мы увидим, герцог, что ответите вы мне завтра, когда я отправлюсь к Фредерику Берару!
В восемь часов утра Рене, отдав приказание, чтобы поставщики ждали его, взял фиакр и отправился к Берте.
Привратницы не было, он прямо поднялся на третий этаж и несколько раз позвонил у дверей.
Увы! Никто не ответил!
Рене приложился ухом к замку; мертвое молчание.
Сердце Рене сжалось.
«С Бертой случилось несчастье, — думал он. — Вчера я отказывался верить, но сегодня… Бедная девушка попала в ловушку!…»
Он в отчаянии спустился вниз, где встретил привратницу.
— Вы идете от мадемуазель Монетье? — спросила она.
— Да, и я сильно обеспокоен: вчера я два раза присылал за нею, а сегодня утром напрасно звонил у дверей.
— Это потому, что она не вернулась. Сегодня ночью я отворяла двери только кучеру.
— Не кажется ли вам странным ее отсутствие? — спросил Рене.
— Да, я тут положительно ничего не понимаю. Вы нанимали только одного кучера, господин Рене?
— Одного, того, который приезжал два раза.
