поднимала взгляд и смотрела вдаль на темное море с барашками пены. Потом, после минутного беспредметного созерцания, снова бралась за рукоделье.
Впрочем, больше ей и нечего было делать, так как Жюльен, чтобы полностью удовлетворить свое властолюбие и свои наклонности скопидома, сам управлял всем хозяйством. Он обнаруживал жесточайшую скаредность, никогда не давал чаевых, до крайности урезал расходы по столу. С самого своего приезда в Тополя Жанна заказывала себе к утру у булочника нормандский хлебец, — Жюльен упразднил и этот расход и ограничил ее гренками.
Она ничего не говорила во избежание объяснений, споров и ссор, но, как от булавочного укола, страдала от каждого нового проявления мужниной скупости. Ей, воспитанной в семье, где деньги ни во что не ставились, это казалось недостойным, отвратительным. Сколько раз слышала она от маменьки: «Да деньги для того и существуют, чтобы их тратить». А теперь Жюльен твердил ей «Неужто ты никогда не отучишься сорить деньгами?»И всякий раз, как ему удавалось выгадать несколько грошей на жалованье или на счете, он заявлял с улыбкой, пряча деньги в карман: «По капельке — море, по зернышку — ворох!»
Но бывали дни, когда Жанна снова принималась мечтать. Работа откладывалась, руки ее опускались, взор заволакивался, и она вновь, как в девические годы, сочиняла увлекательный роман, мысленно переживала чудесные приключения И вдруг голос Жюльена, отдававшего приказания дяде Симону, выводил ее из мечтательной дремы; она бралась снова за свое кропотливое рукоделье, говоря себе «С этим покончено!»И на пальцы, вкалывающие иглу, падала слеза.
Розали, прежде такая веселая, такая певунья, переменилась тоже Округлые щеки ее утратили румяный глянец, ввалились и временами бывали землистого цвета.
Жанна часто спрашивала ее:
— Уж не больна ли ты, голубушка?
И горничная неизменно отвечала:
— Нет, сударыня.
При этом она слегка краснела и спешила ускользнуть.
Она уже не бегала, как прежде, а с трудом волочила ноги и даже перестала наряжаться, ничего не покупала у разносчиков, которые тщетно прельщали ее атласными лентами, корсетами и разной парфюмерией.
В большом доме ощущалась гулкая пустота, он стоял мрачный, весь в длинных грязных подтеках от дождей.
К концу января начался снегопад. Издалека было видно, как с севера над хмурым морем проплывали тяжелые тучи, и вдруг посыпались белые хлопья. В одну ночь занесло всю равнину, и наутро деревья стояли, окутанные ледяным кружевом.
Жюльен, обутый в высокие сапоги, неряшливо одетый, проводил все время в конце» рощи, во рву, выходящем на ланду, и подстерегал перелетных птиц, время от времени выстрел прерывал застывшую тишину по лей, и стаи вспугнутых черных ворон, кружа, взлетали с высоких деревьев
Жанна, изнывая от скуки, спускалась иногда на крыльцо Шум жизни доносился до нее откуда-то издалека, отдаваясь эхом в сонном безмолвии мертвенной и мрачной ледяной пелены
Немного погодя она слышала уже один лишь гул далеких волн да неясный непрерывный шорох не пере стававшей падать ледяной пыли.
И снежный покров все рос и рос, все падали и падали густые и легкие хлопья.
В одно такое серенькое утро Жанна сидела, не двигаясь, в своей спальне у камина и грела ноги, а Розали, менявшаяся с каждым днем, медленно убирала постель Внезапно Жанна услышала за своей спиной болезненный вздох. Не оборачиваясь, она спросила:
— Что с тобой?
— Ничего, сударыня, — как обычно, ответила горничная.
Но голос у нее был надорванный, еле слышный
Жанна стала уже думать о другом, как вдруг заметила, что девушки совсем не слышно. Она позвала:
— Розали!
Никто не шевельнулся. Решив, что Розали незаметно вышла из комнаты, Жанна крикнула громче:
— Розали!
И уже протянула руку к звонку, как вдруг услышала тяжкий стон совсем возле себя и вскочила в испуге
Служанка, бледная как мертвец, с блуждающим взглядом, сидела на полу, вытянув ноги и опершись на спинку кровати.
Жанна бросилась к ней:
— Что с тобой, что с тобой?
Та не ответила ни слова, не сделала ни малейшего движения, безумными глазами смотрела она на свою хозяйку и тяжело дышала, как от жестокой боли. Потом вдруг напряглась всем телом и повалилась навзничь, стискивая зубы, чтобы подавить вопль страдания.
И тут у нее под платьем, облепившим раздвинутые ноги, что-то зашевелилось. Сейчас же оттуда послышался странный шум, какое-то бульканье, как бывает, когда кто-нибудь захлебывается и задыхается; вслед за тем раздалось протяжное мяуканье, тоненький, но уже страдальческий плач, первая жалоба ребенка, входящего в жизнь.
Жанна сразу все поняла и в полном смятении бросилась на лестницу, крича:
— Жюльен, Жюльен!
— Что тебе? — спросил он снизу.
— Там… там… Розали… — еле выговорила она.
Жюльен мигом взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, ворвался в спальню, резким движением поднял юбку девушки и обнаружил омерзительный комок мяса; сморщенный, скулящий и весь липкий, он корчился и копошился между обнаженных ног матери.
Жюльен выпрямился со злым видом и вытолкнул растерянную жену за дверь:
— Это тебя не касается. Ступай и пришли мне Людивину и дядю Симона.
Дрожа всем телом, Жанна спустилась на кухню, потом, не смея вернуться, вошла в гостиную, где не топили с отъезда родителей, и стала с трепетом ждать вестей.
Вскоре она увидела, как из дому выбежал слуга. Спустя пять минут он возвратился с вдовой Дантю, местной повитухой.
Сейчас же на лестнице послышались шаги и суета, как будто несли раненого; и Жюльен пришел сказать Жанне, что она может вернуться к себе.
Она снова села у камина, дрожа так, словно оказалась свидетельницей катастрофы.
— Ну, как Розали? — спросила она.
Жюльен озабоченно и беспокойно шагал по комнате: казалось, его душит злоба, он чем-то сильно раздражен. Сперва он не ответил, но немного погодя остановился перед женой:
— Как ты предполагаешь поступить с этой девкой?
Она с недоумением посмотрела на мужа.
— Как это? Что ты хочешь сказать? Я не понимаю.
Он сразу вспыхнул и заорал:
— Да не можем же мы держать в доме ублюдка.
Это озадачило Жанну, но после долгого раздумья она предложила:
— А как ты думаешь, мой друг, нельзя ли отдать его на воспитание?
Он не дал ей договорить.
— А платить кто будет? Ты, что ли?
Она снова стала искать выхода, наконец сказала:
— Отец должен позаботиться о ребенке. А если он женится на Розали, все будет улажено.
Жюльен совсем вышел из себя и яростно рявкнул:
— Отец!.. Отец! А ты знаешь его… отца-то? Не знаешь? Ну, так как же?
Жанна возразила возбужденно:
— Но не бросит же он девушку в таком положении. Тогда, значит, он подлец! Мы узнаем его имя,
