Когда жены не стало, он ощутил огромную пустоту и свою вину, такую же огромную, но к жене он никогда не испытывал тех чувств, какие сейчас в нем будит его королева.
С самого детства Леон и Клодин знали, что рано или поздно поженятся, потому что так решили их родители. Она была старше Леона на полтора месяца и всегда верховодила в играх. Девочка и мальчик на маленьких пони… В Эшдон-хаусе, доме матери-англичанки Клодин, на чердаке они обнаружили целый склад довольно хорошо сохранившихся старинных платьев, корсетов, камзолов, накидок, шляп и прочих сокровищ. “Мы будем венчаться в этих нарядах”, — заявила двенадцатилетняя Клодин… А потом они вместе учились в Сорбонне, Леон изучал историю европейского искусства, а она — этнографию. Они поженились, едва достигнув двадцати одного года. Два бесстрашных всадника, два друга под парусом отцовской яхты, две подружки за швейными машинами среди вороха лекал и кусков тканей… На церемонии венчания все родственники ахнули, увидев жениха и невесту, словно сошедших с портретов семнадцатого века.
Это была первая совместная работа Клодин и Леона по реконструкции исторического костюма. Возможности компьютеров того времени не позволяли еще моделировать и рисовать на экране, и все выкройки они делали вручную, экспериментируя с расчетами и приемами кроя. Посыпались заказы, и они не успели оглянуться, как образовался Дом Моды “Маркиз Леон”, пошли заказы от музеев и кинематографистов…
Леон занимался диссертацией по европейскому костюму двенадцатого-тринадцатого веков, попутно работая для кино и консультируя выставки и коллекционеров, а Клодин растила дочь, контролировала дела Дома моды, затеяла реставрацию в Монтрей-Белле, уговорив старого маркиза открыть замок для посетителей. К тому времени Леон уже приобрел достаточную известность и, почти не бывая в Монтрей- Белле, занимался исключительно собственной персоной. И он долго не знал, что жена находила время, чтобы по-прежнему вручную из обрезков бархата, парчи и атласа шить покрывала в технике “пэчворк”, сохранив юношеское увлечение этнографией. А после ее гибели какое-то мелкое издательство неожиданно для Леона прислало несколько экземпляров тоненькой книжки стихов Клодин и смехотворный гонорар…
Леон почувствовал, что слишком долго молчит, а Катрин терпеливо ждет ответа, виновато поправляя волосы.
— За нас все решили наши родители, но мы были очень близкими друзьями с самого детства и даже не представляли, что можем повенчаться с кем-то другим. “Маркиз Леон” — такое же наше детище, как и Клео.
— Так зовут твою дочь?
— Да, жена хотела, чтобы в ее имени слышалось мое. — И ее тоже, мысленно закончил Леон.
— Я ее понимаю… Она была красивой?
— Катрин, я не хочу никого сравнивать. Каждый человек неповторим, к тому же она была творческой личностью. Я не замечал и не ценил этого. — Леон пристально посмотрел на Катрин, она слушала внимательно. — Жена занималась делами нашего “М. Л.”, а из остатков тканей шила лоскутные одеяла. Я узнал об этом, только когда она начала учить шить маленькую Клео.
— Забавно, — Катрин усмехнулась, — обеспеченные благородные дамы корпят над одеялами из лоскутков. Нет, я понимаю, это тоже вид искусства, забыла, как называется…
— Пэчворк. Я не вижу в этом ничего зазорного. Благородные дамы прошлого только и делали, что вышивали да ткали покрывала и гобелены, пока их сеньоры воевали и охотились. А чем, по-твоему, должны заниматься благородные дамы?
— Музыкой, я не знаю, танцами, поэзией… Леон вздохнул и посмотрел куда-то вдаль.
— Помнишь, в Шиноне девушка пела про то, как она влюбилась и полетела? Это стихи моей жены. Я впервые прочитал их, когда вышла книжка, но Клодин уже не было, я не мог спросить, почему и кому она их написала… Потом ты мне рассказала, как летала над Шиноном, а несколько часов назад я полетел вместе с тобой… И я понял: когда любишь, умеешь летать! — Он замолчал, переводя дыхание. — И еще я понял, что дружба — это, конечно хорошее чувство, но ее недостаточно, чтобы получать взамен, отдавая любовь. Я очень виноват перед ней. Я был слишком удачлив и слишком влюблен в себя, я не хотел и не умел любить кого-то еще. А теперь я умею любить. Я действительно люблю тебя!
— Выходит, ты любишь меня, как бы искупая свою вину за нелюбовь к покойной жене?
Леон испугался: одной фразой Катрин объяснила очень многое. Но не все! Он не успел ответить, как она заговорила снова:
— Я не смогу заменить ее тебе. Я не умею шить лоскутные одеяла и не пишу стихов… Я совсем другая.
Леон улыбнулся и облегченно вздохнул.
— Заменять, моя королева, никого не нужно. Я же люблю именно тебя, а не кого-то другого. Ты научила меня летать.
Глава 76, в которой Франсуа приехал часа в два
Франсуа приехал часа в два. За это время Леон успел побывать в “М. Л.”, где “в честь своей королевы победил парочку драконов”. Мы пообедали и отправились в дорогу.
Переночевав в Сен-Мало, к воротам аббатства Мон-Сен-Мишель мы попали только в полдень. С берегом громаду города-монастыря соединяло шоссе, проложенное по дамбе, пересекающей юго-восточную часть залива Сен-Мало, и мне казалось, что наш “линкольн” — это корабль, потому что с обеих сторон расстилалась только сияющая на солнце гладь моря, а впереди, прямо из волн вырастал сказочный замок на гранитной скале.
— Как нам найти настоятеля? — спросил Леон у ворот.
— Он должен быть у себя в покоях, утренняя служба как раз закончилась, — ответил пожилой монах и подробно объяснил, как добраться до апартаментов аббата и где следует припарковать машину. — Подниметесь наверх, — монах показал на самые внушительные строения, — и попросите кого-нибудь проводить вас в приемную мсье аббата. Вы представитесь его референту, брату Аннуцио, назовете ему цель своего визита, и он доложит о вас мсье аббату Клернону.
— Простите, как имя вашего настоятеля?
— Вы, вероятно, еще не знаете, мсье, у нас новый молодой аббат — мсье Клернон.
— Жак Клернон?
— Да, мсье. Вы уже слышали о нем?
— Возможно.
Франсуа поставил “линкольн” на стоянке. Я взяла в руки ларец с “вассалами” и тестаментом, а Леон — меч, завернутый, чтобы не эпатировать публику, в кусок плотной ткани. Мы взбирались по узким улочкам самого настоящего средневекового города, опрятного и чистенького, как на рекламном проспекте.
— А вдруг аббат не поверит нам и не отдаст ключ от замка?
— Если это действительно Малыш Жако, то никаких проблем не будет, — заверил Леон и шутливо погрозил мне пальцем. — Ага, моя королева надеется-таки вернуть свой замок!
— Леон, неужели, ты хочешь сказать, что здешний аббат — тоже твой приятель?
— У меня был однокурсник Жак Клернон, потом он куда-то исчез, говорили, что пошел в монахи.
Вдоль дорожки к покоям настоятеля росли ухоженные кусты роз. Молодой монах проводил нас до самых дверей приемной. Референт брат Аннуцио оказался пожилым сухощавым господином в очках, с серебристым венчиком волос вокруг свежепробритой тонзуры. Записав наши имена и цель визита — “Научная консультация”, брат Аннуцио предложил немного подождать в креслах с высокими резными спинками и стал что-то очень быстро набирать на компьютере.
Вскоре из кабинета его патрона вышли двое мужчин далеко не монашеского вида. Увидев Леона, они вытаращили глаза, а потом радостно обменялись с ним рукопожатиями.
— Вот не думал вас тут встретить, — сказал один из них, — Какой-нибудь общий проект с монахами? А мы славно поработали с вами в Монтрей-Белле!
— Да уж, — согласился Леон, — пришлось потрудиться с гобеленами в каминном зале.
Брат Аннуцио пригласил нас к аббату, широко распахнув причудливые створки готических дверей, и
