очередь, а на такого хорошего жениха и без мадемуазель Пленьи полно претенденток!
— Жених уже настроен на вас, у него куплен билет в Европу, все оплачено! Я что, должна платить неустойку клиенту из Америки, и вообще, может быть, ваша семейка просто морочит мне голову?
Я окончательно растерялась.
— Виктор вполне мог бы поехать вместе с тобой, — предложила Софи. — Вы бы по очереди вели машину и смогли бы вернуться уже сегодня к ночи.
— Нет, Софи, — запротестовала я, — в любой момент у тебя могут начаться роды, а Вики не будет рядом. Это неправильно.
Я села в свой «пежо» и поехала в Сен-Мало одна, твердо решив в тот же день вернуться обратно, пусть даже глубокой ночью. Потом я высплюсь, в три встречу «жениха», объясню ему ситуацию, затем — деловой визит в «Павильон де ля Рен» к Брунсберри, а уж что касается «жениха», как он воспримет мою обязательную деловую встречу, — будь что будет.
В начале шестого вечера я въехала во двор замка, где бурно кипела возобновленная гостиничная деятельность. Управляющий гостиницей бросился ко мне с благодарностями — если бы я не приняла решение, гостиница бы до сих пор не работала, — и предложил пожить сколько угодно за счет заведения в самых лучших апартаментах с видом на море.
— А пока не пообедать ли вам, мадемуазель Пленьи? — И принялся расписывать кухню вкупе с живой музыкой.
— Пообедаю с удовольствием, мсье Грижон, но остаться, к сожалению, не смогу, нужно обратно в Париж срочно, — сказала я и попросила принести ключи от апартаментов покойной хозяйки.
— Если вы передумаете насчет отъезда, — разулыбался он, — то можете пожить в ее апартаментах. — И добавил: — Вы ведь ночевали там уже не раз.
— Если не сложно, мсье Грижон, принесите мне еду в апартаменты, я поем там, так будет быстрее.
Управляющий начал кокетничать — мол, сложно, и уговорил меня пообедать в ресторане за его личным столиком. Я согласилась, чтобы попусту не тратить на спор время, и пошла в апартаменты мадам Флер — и только тут, глядя на эту чудовищную картину, сообразила, что не прихватила никакой тары для нее. Расторопный управляющий отправился искать что-нибудь подходящее в кладовке покойной мадам Флер, а я рассматривала картину и недоумевала: мало того что мазня заключена в колоссальную толстенную раму, снабжена стеклом, так еще сзади прикрыта фанеркой, прибитой ржавыми гвоздями к раме. Ну, допустим, стекло и фанерка с обратной стороны, потому что картина написана гуашью на бумаге, которая боится, например, воды. Но что в этой картине особенного? Почему наследница «одной любой картины» выбрала именно ее, тогда как в замке полно подлинников настоящих мастеров, есть даже несколько холстов импрессионистов и Гоген! Почему ей понадобилась эта фривольная мазня без подписи? Или это шутка какого-нибудь гения, за которой охотятся все коллекционеры мира? Недаром же «коровки» висели в хозяйской спальне? И почему, кстати, миссис Уоллер завещала картину приятельнице мадам Флер, а не мадам Флер сама? Какая связь между этими тремя женщинами и одиозной гуашью в золоченой дубовой раме?
Управляющий вернулся из кладовки и снабдил меня огромным древним кожаным чемоданом и каким- то одеялом — упаковать сокровище, дабы не попортить стекло и вычурную раму. Затем он собственноручно отнес чемодан в машину «благодетельницы», напомнив, что его личный столик давно ждет меня.
Думаю, нет нужды описывать изыски замкового повара, особенно с учетом того, что в последний раз я ела утром. Но вот по поводу гостей замка высказаться стоит: все речи мадам Марамбель об исключительной нравственности и аристократизме клиентуры заведения — сплошная болтовня. Дамы разодеты вызывающе и ведут себя вовсе не как леди, да и кавалеры им под стать — развязные расфранченные мужланы, которые определенно приехали в Старый Свет в поисках сексуально-гастрономических развлечений, а вовсе не за подругами жизни. Сытая и одновременно напряженно-нервная атмосфера ресторана напомнила мне кадры «светской жизни» из фильмов про времена «сухого закона» в Америке.
Приложив усилия, я все-таки отыскала два-три приличных человеческих лица, но в основном — ужас! Очень мало шансов на то, что «жених» от мадам Марамбель окажется приемлемым, в обществе же большинства из здешних гостей я бы не согласилась провести и часа, и уж тем более — жить тут за их счет. Такие «женихи» не потерпят возражений!
Вся эта публика и торжественность готических сводов зала, выверенная роскошь отеля, ухоженный сад, вид на залив, на Мон-Сен-Мишель, наконец… Да как посмела эта американка Джессика превратить французский замок в международный вертеп! — негодовала я, поднимаясь в бывшие хозяйские апартаменты, где оставила свою сумочку. Я смотрела на сад, на море и очень отчетливо понимала, что уже никогда не вернусь сюда. А как же мне было хорошо тут всего лишь несколько дней назад — я просыпалась по утрам и видела море, слушала тишину и пение птиц… Но вместо того, чтобы наслаждаться всем этим малодоступным простым смертным богатством, я еще злилась на прихоть покойной миссис Уоллер, заставившей меня «проторчать» в замке лишнюю неделю.
В бывших апартаментах мадам Флер было тихо и сейчас, сюда не долетал шум. Может быть, все-таки в последний раз переночевать в замке и уехать рано-рано утром? — подумала я. Завтра я конечно же встречусь с «женихом» — Просто не явиться в аэропорт неприлично, человек ведь прилетит ради меня, — я посмотрю на него, и, если он вдруг не выглядит как не понравившиеся мне гости замка, я расскажу честно, что нас ждет в замке. А если он точно такой же бонвиван, что скорее всего, я просто извинюсь, мол, так и так, у меня изменились планы. Например, я вернулась к мужу! Ведь может же быть такое? Сколько угодно. Вполне достойная причина и понятна любому. А мадам Марамбель найдет ему другую «невесту», она же говорила, что у нее очередь!
И я осталась. Гуляла по вечернему пустынному пляжу, а потом на балконе допоздна смотрела на звезды над морем, думая, как проснусь завтра и увижу весь этот пейзаж в утреннем освещении, хорошо бы опять пела та птичка… И я уже больше не сожалела о том, что попала на последнее рандеву с замком…
Неудивительно, что я проспала, и утром мне было вовсе не до любования окрестностями, и даже не до завтрака! Времени, чтобы к трем часам оказаться в аэропорту, в обрез. Я выжала из своего «пежо» все, что можно, но в сорока километрах от Парижа все-таки решила перекусить в придорожном кафе и хоть как- то привести себя в порядок перед свиданием с «женихом». Остановка заняла не более двадцати минут, но — о, ужас! — мотор категорически не желал заводиться — сел аккумулятор.
Все сочувствовали мне, заглядывали под капот, рассказывали про замечательного механика — всего в двух километрах отсюда! — приводили примеры из собственной жизни. Механик в двух километрах, это, конечно, очень хорошо, но зарядка аккумулятора или установка нового требует времени. Я стала просить господ сочувствующих отвезти меня в Париж — чемодан с картиной жутко тяжелый! Заодно ругала себя за то, что не вытащила картину из рамы, хотя я ведь еще не знала в тот момент, что решу остаться ночевать в замке. Сделать это сейчас и отправиться в путь с картиной, свернутой в трубочку? Тоже не самая удачная идея. Может, как раз вся ценность и заключается в этой неподъемной раме?
Сочувствие сочувствием, но все спешили по своим делам, и мне потребовалось изрядное время, чтобы найти транспорт. Наконец повезло: какой-то трейлер ехал не просто в сторону Парижа, но именно в ту, в какую мне надо! А хозяин кафе милостиво согласился приглядеть за моей «колесницей».
Глава 9,
в которой Майкл слушал молча
Он сидел рядом со мной на кровати, иногда потирал переносицу и брови, но в основном изучал свои руки, а иногда поднимал глаза и смотрел на окна дома напротив. Он не перебил ни разу, даже когда я негодовала по поводу международного вертепа, сотворенного американкой во французском замке, или не особенно лестно отзывалась о завещании его бабушки.
— В три часа двенадцать минут я выволокла чемодан с эскалатора на второй этаж, помадой написала свое имя, почему-то не обнаружив в сумке ручки, подождала с полчаса, а потом решила позвонить брату.
