вдруг именно от этого в футболке, с котом?
Шарль опять посмотрел на часы. Ого, двенадцать минут прошло! Осталось всего восемнадцать! Вот, семнадцать с половиной, семнадцать и двадцать секунд... Нет, все-таки надо позвонить Вив, ну не может она ждать ребенка от парня с котом! А от парня со щенком может? – весело спросил он себя и погладил ньюфа. Тот сонно махнул хвостом. Шарль кивнул сам себе – может, еще как может! – и набрал, номер Вивьен.
Но та разговаривала с ним в крайнем раздражении, явно не испытывая радости от его звонка, а в конце даже швырнула трубку! Ничего подобного с тихой Вив не было никогда! Он тоже раздраженно бросил трубку на аппарат и покачал головой. Ну дела!
И тут телефон зазвонил! Ага, Вив, стыдно стало! – торжествующе подумал Шарль.
– Да, – суховато произнес он.
– Крошка Шарло? – Волшебный голос... Через пять минут Шарль на крыльях вылетел из дому. Да леший с ней, с Вивьен, беременна она или не беременна! Ну аборт сделает, в конце-то концов. У него есть Аманда! Наконец-то он ее нашел! Шарль сел в машину и только тут вспомнил, что бензин на исходе.
Он заправился, но потом опять в раздумьях бесконечно долго кружил по городу, однако в итоге все- таки поехал в гостиницу, в ту самую «жуткую дыру», но никак не мог найти нужный номер. Перезванивать Аманде не хотелось – зачем признаваться даме в собственной топографической беспомощности? Шарль оставил машину на парковке перед домиком администрации, выяснил необходимое и пошагал к самому последнему строению в длинном ряду.
Но возле самых дверей опять замешкался: вдруг Аманда не одна? Вдруг позвала и не дождалась? Или просто не поверила, что он решится? Шарль обогнул домик, пытаясь заглянуть в окна через плотно задернутые жалюзи и прислушиваясь, но вдруг прямо напротив остановилась машина, из нее вышли мужчина и женщина. Шарль запаниковал и нырнул в густую тень за угол строения.
Женщина и мужчина подошли к дверям номера Аманды! И тоже стали пытаться заглянуть в окна! Мужчина уговаривал женщину не лезть не в свое дело, она возражала, и тут Шарль с ужасом узнал голоса и имена котовладельца-ветеринара и его мамаши! Ветеринар ругал мадам Монте за то, что та говорила с Вивьен!
Шарля прошиб холодный пот: мадам Монте наверняка заметила, как Аманда шепталась с ним при прощании, да потом еще громко и совсем не к месту объявила название гостиницы. А ветеринар, судя по всему, близко знаком с Брандонами, значит, они вполне могли рассказать ему про детскую любовь Шарля и посмеяться над ним! Ветеринар выложил все мамаше, а мамаша – Вивьен. И Вивьен здесь! У Брандонов! Это же ясно из разговора ветеринара и мадам Монте.
Шарль затаил дыхание и боялся пошелохнуться. Ни в коем случае он не должен попасться им на глаза! И конечно же он не пойдет к Аманде! Но что теперь будет между ним и Вивьен? Шарль никогда не испытывал подобного ужаса: ощущение такое, будто все стремительно рушится!
Вскоре он услышал, как открылась дверь и вышла Вивьен. Шарль не видел ее из-за угла дома, но всем своим существом осознавал, что это она! Конечно же ее голос: «Вы омерзительны!» А затем мужской голос – голос Пьера – произнес, что он никому не скажет о ее визите, хотя и мог бы! Дверь громко захлопнулась. Шарль помертвел.
Затем из своего укрытия он увидел, как мадам Монте вышла из машины, а навстречу ей побежала Вивьен и бросилась ей на шею. Мадам Монте обняла ее и повела к машине. Они говорили вполголоса, Вивьен плакала...
Шарль проводил глазами автомобиль Монте, вышел из тени, побрел к стоянке, по пути опрокинул стопочку в баре, сел в свою машину и поехал к Вивьен, ругая себя последними словами, но все же надеясь, что она сумеет простить его.
– Понимаешь, Вив, это было какое-то наваждение! Я сам не понимаю, зачем я поехал к ней. Это банальная, кокетливая, честолюбивая, потрепанная жизнью женщина, а вовсе не Аманда моего детства! Все осталось там, в детстве! Там все было не так! Даже мерзости были чистыми! Я прошу тебя, не передавай мне ничего из того, что узнала от Пьера и Аманды. Ничего! Я тебя прошу, забудь! Забудь, умоляю! И, пожалуйста, прости меня, если сможешь! Это было наваждение!
– Наваждение, – повторила я. – Наваждение. – И прижала лицо к груди Шарля, чувствуя щекой, как быстро его рубашка от моих слез делается мокрой.
– Ты меня прощаешь? – прошептал он.
– Ничего не было, Шарль. Просто не было ни-че-го!
– Можно, я тебя поцелую? – робко спросил он.
Я подняла лицо. У него тоже были влажные глаза, и губы дрожали.
– Можно, – сказала я, шмыгнув носом. – Только сначала дай мне салфетку или платок. У тебя есть пла... – я всхлипнула, – платок?
– Платок, платок, – как-то уж слишком сосредоточенно повторил Шарль, не сводя с меня взгляда, отодвинулся и полез в брючный карман. – Платок. Да, конечно, у меня есть платок.
Мог бы дать мне и салфетку, вон их целая пачка на столе, хотела сказать я, но онемела. Его брюки явно не в порядке: под застежкой выпирает настоящий холм!
Шарль сунул руку в карман, и мгновенно «молния» его брюк с хрустом лопнула, открыв обтянутый пестреньким трикотажем холм.
– Раздевайся! – не особенно внятно из-за хлюпающего носа приказала я.
– А ты? – Шарль протягивал мне платок, и растерянно-сосредоточенное выражение его глаз стремительно превращалось в радостное.
– Сейчас, сейчас.
Я торопливо вытерла нос и развязала пояс халата. Правда, получилось это чересчур торжественно: в тот же миг за окном засверкало и загрохотало активизировавшееся ненастье.
Глава 28, в которой много всего
Сначала – просто прикосновения рук Шарля, его губ. Его дыхание, тепло его кожи, напряженные мышцы под ней, биение его сердца. Я прижималась к нему губами, руками, грудью, животом, ногами, силясь вобрать его в себя и одновременно – протиснуться внутрь, чтобы слиться. Ведь я точно знала: если удастся, то из глубины – или извне? – придет вечность. И это очень важно, чтобы она пришла! Хоть на секунду, хоть на одно короткое мгновение!
Шарль хотел того же! И мы цеплялись, впивались, втискивались друг в друга, но нам мешало земное притяжение, нам мешала наша кожа!
А за окнами кипела гроза! На море бушевал шторм!
Но и с нами, в нас, внутри тихой комнаты творилось то же! Мы так жаждали вечности, а она все время ускользала в черноту, маня вспышками молний... Снаружи завывал ветер, гремел на крыше черепицей, стекла в окне дрожали от его порывов и мощных накатов ливня. И в какое-то мгновение щеколда не выдержала, створки окна разомкнулись со стоном и грохотом, к потолку взмыла занавеска, и дождь влетел, заполнив комнату неистовым морским мокрым пронзительным ветром!
Боже! Как же крепко мы обнялись! Два человеческих существа, мы так страстно желали защитить друг друга от бури, что вдруг сделались одним! Одним, единым существом с четырьмя ногами и с четырьмя руками, которыми оно властно ухватило вечность... Два сердца слились в одно, сильное вдвое! И два дыхания двух пар легких питали существо двойной порцией воздуха! И это совершенное, мощное существо радостно стонало, рычало, всхлипывало, вскрикивало, от избытка сил валяясь и катаясь по ковру. И никакие грозы и штормы не были страшны этому удивительному существу, пульсирующему в такт с вечностью!
А потом существо, видимо, уснуло, потому что оставленная без присмотра вечность ускакала куда-то по своим звездным делам, и существо, покинутое вечностью, беспомощно развалилось надвое.
Две половинки очнулись. Голые, дрожащие, покрытые гусиной кожей.
– Ты жива? – испуганно спросил Шарль.
