проходило в том, что он обдумывал цвет камзола, способ завязать бант или заставлял писать свои портреты на внутренней стороне шкатулочек, которые затем раздаривал.
Дом у него был благоустроенный и богатый, особенно богат он был всякого рода мебелью, в частности и главным образом всякими столами с ящиками и инкрустированными сундуками, приспособленными Для хранения в своих недрах под замками драгоценных и редких предметов. На столе он любил редкостный фаянс и цветной фарфор, который предпочитал серебру, и ничто его так не радовало, как некоторые персидские или венецианские изделия из стекла, прозрачные и хрупкие, казавшиеся сделанными из уплотненной и граненой воды. Зеркала у него были из Мурано, и он вблизи рассматривал в них свои черты и прическу; им приписывал он свой постоянный успех у женщин. Не было почти ни одной красавицы, от которой он не хранил бы то похищенный локон, то надушенную перчатку, то веер, чтобы вспоминать наслаждение, доставленное ему их благосклонностью. Эти любовные реликвии хранились у него в большом флорентийском шкафу, массивный фронтон которого поддерживали нимфы и сатиры, выступавшие по пояс и страстно переглядывавшиеся между собой.
Как раз это пристрастие к редкостям и свело знаменитого Анаксидомена с неким синьором Корлардони. У этой личности, чаще называемой на французский манер Курландоном, от венецианского происхождения сохранилось пришепетывание и привычка к путешествиям. От вида галер светлейшей Республики, пристававших к Эсклавонской набережной, в нем пробудилось стремление к морским пространствам, и у него не было недостатка храбрости, чтобы осуществить это стремление. Он побывал на Переднем Востоке, закупая ковры и розовое, масло. Торговля драгоценными камнями завела его в Персию, откуда вывез он прекрасные экземпляры. Подвиги эти мало его обогатили; в Париже он жил в какой-то берлоге, где торговал стеклянными изделиями, зеркалами и косметикой. Г-н де Поканси время от времени посещал его лавку и выбирал какую-нибудь мелочь. Каково же было его удивление, когда однажды он застал старика в обществе женщины, красота которой произвела на него живейшее впечатление. У нее был тюрбан в турецком вкусе и полуоткрытая божественная грудь. Звалась она Аннета, ей могло быть дет шестнадцать, и Курландон выдавал ее за племянницу. С первого же взгляда г-н де Поканси по уши в нее влюбился и через три месяца женился на прекрасной Аннете.
Прекрасная Аннета рассчитывала играть роль в обществе, так что она почувствовала некоторую досаду, будучи осуждена проводить время в четырех стенах вдвоем с мужем. Поканси тогда, в 1664 году, было пятьдесят пять лет, и он впервые испытал чувство, которое он до сих пор только внушал другим. Он сделался ревнивым подозрительным букой. Просыпался по ночам, чтобы караулить свое сокровище и, возвращаясь с ночного обхода, удивлялся, видя в венецианских зеркалах свое сокровище со свечой в руке, будто человек, вставший с постели, чтобы проверить, заперты ли замки и ставни.
Стариковская влюбленность придает любви свойственный ей пыл, источником которого является сама ее ограниченность. Возраст является побудительным средством для того, чтобы пользоваться настоящей минутой. Этому-то с жаром предался и наш Анаксидомен. Аннета составляла единственный предмет его занятий, и, чтобы еще более ограничить себя в этом отношении, Поканси решил покинуть Париж и удалиться в деревню. Венецианка сначала запротестовала, но потом довольно спокойно примирилась со своей участью. Молодость иногда бывает неожиданно покладиста, у нее нет никаких сомнений относительно собственной длительности; прекрасная Аннета полагала, что с ее молодостью кончится и юность, обретенная вновь около нее прекрасным Анаксидоменом, юность, доказательства которой он доставлял ей с такой пылкой щедростью, что вечно это длиться не могло.
Г-н де Поканси для своего местопребывания избрал замок Аспреваль, доставшийся ему от первой жены Урсулы де Бурлье и расположенный в области Мёзы. Перед тем как туда уехать, он сговорился с г-ном де Маниссаром, что сын его Антуан останется на попечении барышни де Маниссар, сестры его друга. Ребенку было лет двенадцать, и он казался простым и послушным, хотя и рос очень заброшенным; у отца не было времени для ухода за ним, а теперь, когда прекрасная Аннета занимала всецело его дни, времени было бы еще меньше. Маниссар обещал присматривать за воспитанием молодого Антуана, и, покончив на этом, г-н де Поканси уложил свои вещи и распростился с городом, откуда в лице новой своей супруги увозил средство забыть о чужих женах, к которым он так часто прибегал для своего наслаждения.
В течение трех дней, предшествовавших отъезду г-на и г-жи де Поканси, на подводы накладывали мебель и всякую рухлядь. Ящики со стеклами бренчали на мощеном дворе. Один сундук носильщики уронили с плеч, он вдребезги разбился и развились ковры. Наконец все было погружено, и г-н де Поканси, не желая терять из глаз столь драгоценный обоз, пожелал ехать за ним шагом в карете.
Путешествие по причине плохих дорог длилось более десяти дней. Ехали медленно; время от времени Поканси высовывал голову в окно, посмотреть, всё ли едет, как ему хотелось; он видел ряд возов, которые, раскачиваясь, то взбирались на бугор, то спускались под гору. Иногда он смеялся от удовольствия, поглядывая на прекрасную Аннету, заснувшую на подушках. Из ее длинных рук, опущенных на колени, выскальзывали в складки платья то веер, то полумаска. И любовь прекрасного Анаксидомена усиливалась при виде этих непреднамеренных, грациозных движений.
Ночей, проводимых в гостиницах, не хватало, чтобы удовлетворять желание, возбуждаемое столькими прелестями. Часто карета вдруг останавливалась у лужка или у поворота в лес. Г-н и г-жа Поканси высаживались, исчезали за опушкой или переходили полянку. Листья касались платья прекрасной Аннеты, мелкие ветки щекотали чулки де Поканси, потом деревья смыкались за ними.
Так как время было летнее, то в лесу пели птицы, а в траве трещали кузнечики. Слышно было, как скрипели оси у подвод, продолжавших ехать, и потрескивал лак на карете, остановившейся на солнцепеке. Ветерок развевал лошадиные гривы. Одна из них била копытом, и это казалось громким шумом в тишине спокойного воздуха, где мухи летали, жужжа вокруг спаренных лошадей.
Мухи эти не давали покоя г-ну и г-же де Поканси, когда они снова занимали места внутри кареты. Тем более что Анаксидомен вынимал из погребца дорожное печенье и бутылки. Мухи летели на сахар, поев крошек, они делались назойливыми, так что г-ну де Поканси не раз приходилось, поднеся бокал к губам, останавливаться и прогонять надоедливых насекомых, между тем как г-жа де Поканси обмахивалась от них веером.
Так путешествие продолжалось без всяких затруднений, кроме самых обычных. Несмотря на медленность, обращали внимание на окрестности. За равнинами Шампани следовали другие местности. Наконец, достигли области Мёзе.
Мёза протекает среди густой травы и лесов. Аспреваль был невдалеке. Приехали туда к вечеру, но достаточно засветло, чтобы увидеть, что замок выстроен еще по-старому. Стены с башнями окружены были рвами. Лягушки квакали в тростниках. От факелов разлетались летучие мыши.
Кое-как привели в порядок лучшую часть здания. Разместили прекрасную мебель г-на де Поканси. Цветные ковры прикрыли неровности и углубления пола, и Анаксидомен узнал счастье находиться вне опасности от любопытных ухаживателей и воров и поздравил себя со счастливой мыслью отвезти прекрасную Аннету в такое место, где можно было поручиться за ее добродетель, и которое было полезно для ее тела, так как чистый воздух улучшит цвет ее щек, укрепит здоровье и разовьет грудь.
Скуке г-жи де Поканси в этом супружеском уединении ничто не приходило на помощь. Сначала она изливалась в длинных итальянских письмах старому Курландону, но тот перестал отвечать, так как через год
