неподвижно лежащей девушке, он дает по ее заднице семь или восемь залпом семени и исчезает, не заботясь ни о последствиях того, что он сказал, ни о том, что станет с несчастной.
«Она подохла? – спросил Кюрваль, которого уже ломало в пояснице.» – «Нет, – сказала Дюкло, – но с ней после этого случилась болезнь, которая продлилась больше шести недель.» – «О! Славное дело, – сказал Герцог. – Но было бы лучше, если бы ваш человек выбрал время ее месячных, чтобы сообщить ей это известие.» – «Да, – сказал Кюрваль, – скажите лучше, Герцог, у вас стоит? Я вас отлично знаю: вы хотели бы, чтобы она умерла на месте.» – «И хорошо, в добрый час! – сказал Герцог. – Раз вы хотите, чтобы было так, я с этим согласен; что касается меня, то я не буду себя укорять смертью какой-то девчонки.» – «Дюрсе, – сказал Епископ, – если ты не пошлешь кончить этих бездельников, сегодня вечером будет возня.» – «Черт побери, – сказал Кюрваль Епископу, – вы боитесь за свое стадо! Двумя или тремя больше или меньше, что от этого случится? Пойдемте, Герцог, в будуар и возьмем компанию, потому что эти господа не хотят, чтобы их сегодня вечером соблазняли.»
Сказано – сделано; два наших развратника велели следовать за собой Зельмир, Огюстин, Софи, Коломб, Купидону, Нарциссу, Зеламиру и Адонису в сопровождении «Бриз-Кюль», «Банд-О-Съель», Терезы, Фаншон, Констанс и Юлии. Через минуту стали слышны два или три женских крика и рев наших злодеев, которые вместе отрыгали свое семя. Огюстин вернулась, держа платок у носа, из которого шла кровь, а Аделаида с платком у груди. Что касается Юлии, всегда достаточно развратной и ловкой, чтобы вывернуться из переделок, она смеялась, как помешанная и говорила, что без нее они бы никогда не кончили.
Труппа вернулась; у Зеламира и Адониса ягодицы еще были полны семени. После этого герои заверили своих друзей в том, что вели себя со всевозможным приличием и стыдливостью, с тем, чтобы не заслужить ни одного упрека, и что теперь, совершенно спокойные, они в состоянии слушать. Дюкло было велено продолжать, что она и сделала:
«Мне досадно, – сказала эта красивая девушка, – что господин Кюрваль так поспешил облегчить свои нужды, потому что у меня были две истории о беременных женщинах; рассказ о них мог доставить ему удовольствие. Я знаю его пристрастие к такого рода женщинам и убеждена, что если бы у него осталось хоть какое-нибудь желание, то эти две сказки его бы развлекли.»
«Рассказывай, рассказывай, не прерывайся, – сказал Кюрваль, – разве ты не знаешь, что семя никогда не влияло на мои чувства; мгновение, когда я больше всего люблю зло – это мгновение, когда я его делаю!»
«Ну, хорошо, – сказала Дюкло, – я знала одного человека страстью которого было видеть, как рожает женщина. Он качал себе, видя ее мучения, и извергал семя на голову ребенку, как только его замечал.
Второй помещал женщину на седьмом месяце на отдельное возвышение – более пятнадцати футов в высоту. Она должна
«Ты бы потряс это возвышение, не правда ли, Кюрваль? – спросил Герцог.» – «О! Вовсе нет, вы ошибаетесь; я слишком хорошо знаю о том уважении, которое мы должны оказывать природе и ее творениям. Самое интересное из всего на земле – есть размножение нашего рода! Разве это не чудо, которое мы должны обожать? Что до меня, я никогда не вижу беременную женщину без того, чтобы не растрогаться: представь себе, эта женщина, как печка, даст распуститься капле соплей в глубине своего влагалища! Есть ли что-нибудь такое же прекрасное, такое же нежное? Констанс, подойдите, прошу вас, подойдите, чтобы я поцеловал у вас тот алтарь, где хранится глубокая тайна.»
Поскольку девушка находилась в своей нише, не нужно было далеко идти, чтобы найти храм, который он хотел обслужить. Однако следом все услышали крик Констанс, который ничуть не был похож на следствие богослужения или приношения даров. Дюкло воспользовалась тишиной и закончила свои рассказы следующей сказкой:
«Я познакомилась, – сказала эта милая девушка, – с человеком, страсть которого состояла в том, чтобы слышать, как дети издают громкие крики. Ему нужна была мать, у которой был бы ребенок трех или четырех лет; он требовал, чтобы мать била ребенка перед ним; когда маленькое создание начинало плакать, нужно было, чтобы мать завладела хоботом негодяя и качала его перед лицом ребенка, в нос которого он и извергал семя, едва видел, что тот в слезах.»
«Держу пари, – сказал Епископ Кюрвалю, – этот человек любил размножение не больше, чем ты.» – «Я думаю, – сказал Кюрваль, – это должен был быть, следуя правилу одной остроумной дамы, великий злодей; согласно ему, всякий человек, который не любит ни животных, ни детей, ни беременных женщин, является чудовищем, которое следует колесовать. Ну вот, мое дело совсем решено в суде этой старой кумушки, – добавил Кюрваль, – так как я не люблю ни одну из этих трех вещей.»
Было поздно; перерыв занял значительную часть вечера, все если за стол. За ужином решались следующие вопросы: для чего у человека чувствительность и полезна ли она или нет для его счастья? Кюрваль доказал, что чувствительность опасна и что это самое первое чувство, которое нужно притуплять в детях, приучая их с раннего возраста к жестоким зрелищам. После того, как каждый высказался по этому вопросу, все вернулись к мнению Кюрваля.
После ужина Герцог и Кюрваль послали спать женщин и мальчиков, чтобы устроить оргии в мужской компании. Все согласились с этим планом; они заперлись с восемью кидальщиками и провели всю ночь, отдаваясь им и употребляя напитки. В два часа, на рассвете, они отправились спать, и следующие дни принесли с собой события и рассказы, которые читатель отыщет в книге, если возьмет на себя труд прочесть то, о чем говорится далее.
Часть вторая
Сто пятьдесят второразрядных или «двойных» страстей, составляющие тридцать один день декабря, наполненный повествованием мадам Шамвиль, к которым прилагается точный дневник скандальных происшествий в замке в течение этого месяца.
План
1. Он хочет лишать невинности спереди непременно девочек от трех до семи лет. Это он лишил невинности мадам Шамвиль и возрасте пяти лет.
2. Он приказывает связать девочку, привязав ей руки к ногам, и лишает ее невинности, наседая на нее по-собачьи.
