За этими предметами моего наслаждения надзирают пятьдесят слуг обоего пола, а для восполнения запасов у меня есть сто доверенных лиц во всех больших городах мира. Следует отметить, что попасть в мое жилище можно лишь тем путем, которым мы с вами добирались, и никто бы не поверил, что здесь проходят целые караваны, потому что все делается в строжайшей тайне. Не подумайте только, будто у меня есть хоть малейший повод для беспокойства, отнюдь: мы находимся на землях герцога тосканского, ему известны все мои проделки, но серебро, которому я не знаю счета, надежно охраняет меня от нескромных глаз и от нежелательного вмешательства.
Чтобы дополнить свой автопортрет, я хочу привести сведения, касающиеся моей персоны: мне сорок пять лет, и даже в этом возрасте я обладаю такими способностями к плотским утехам, что никогда не ложусь спать без того, чтобы не испытать десять оргазмов. Впрочем, это и неудивительно, потому что я употребляю огромное количество человеческого мяса, которое увеличивает объем и плотность семени: тот, кто перейдет на эту диету, наверняка утроит свою сексуальную мощь, не говоря уже о здоровье и сохранении молодости. Я не стану распространяться о чудесных свойствах этой пищи, скажу только, что вам надо попробовать, и тогда ваш желудок больше не захочет принимать другой: никакое мясо – ни рыба, ни дичь, ни животные – не идет ни в какое сравнение с человеческим. Главное – преодолеть первое отвращение, после чего кушайте на здоровье, ибо чело-вечина никогда не приедается. Коль скоро я надеюсь, что мы не раз будем кончать вместе с вами, считаю своим долгом заранее предупредить вас о жутких, на первый взгляд, симптомах, которые сопровождают мой оргазм: происходят мощные выбросы семени, струя достигает потолка, очень часто бывает даже не одна струя, а целых пятнадцать или двадцать, причем от многократного повторения семя отнюдь не иссякает, и мое десятое извержение настолько же бурное и обильное, как и первое, к тому же я никогда не утомляюсь – ни днем, ни ночью. А вот и орган, который творит все эти чудеса. – И Минский показал нам дубину невероятных размеров, увенчанную темно- красной головкой величиной с кирасирский шлем. – Посмотрите на него: он никогда не бывает в другом состоянии, даже когда я сплю или гуляю.
– О, Боже ты мой! – в ужасе выдохнула я, уставясь на это чудо Природы. – Это же не фаллос… это настоящий убийца!
Минский взглянул на меня и пожал плечами.
– Чтобы понять мое поведение, необходимо обладать глубоким философским умом; да, я – чудовище, но чудовище, которое Природа исторгла из своего чрева для того, чтобы я помогал ей разрушать, ибо в разрушении она черпает материал для созидания. Мне нет равных в ужасном злодействе, я – единственный в своем роде… Я знаю наизусть все обвинения, которые мне могут предъявить, но я достаточно могущественен, чтобы ни в ком не нуждаться, достаточно мудр, чтобы жить в одиночестве, презирать все человечество и плевать на его законы и на то, как оно ко мне относится; я достаточно опытен и умен, чтобы разрушить любую веру, опровергнуть любую религию и послать к дьяволу любого бога со всеми его атрибутами; достаточно горд, чтобы презирать любое правительство, разорвать любые узы, чтобы считать себя выше любого морального принципа, а самое главное – я счастлив в своем маленьком княжестве, где пользуюсь всеми правами монарха, наслаждаюсь всеми радостями деспотизма. Я не боюсь никого на свете и живу в довольстве и согласии с самим собой; у меня почти не бывает гостей, за исключением тех случаев, когда я выхожу из замка и встречаю людей наподобие вас, которые кажутся мне достойными участвовать в моих развлечениях, – только таких я приглашаю в свой дом. Благодаря своей природной силе и выносливости я могу забираться очень далеко во время своих прогулок, не бывает дня, чтобы я не проходил десять-двенадцать лье, а иногда и много больше…
– Вы захватываете пленников? – прервала я хозяина.
– Бывают и пленники, и изнасилования, и поджоги, и убийства – все, что подвернется под руку. Природа наградила меня склонностью к любому преступлению и дала для этого средства. Я люблю зло во всех его проявлениях, оно всегда приносит мне самое сладкое наслаждение и неизменно радует мое сердце.
– А как же насчет правосудия?
– Оно в этой стране не существует, поэтому я сразу избрал ее для местожительства: с деньгами здесь можно делать все, что угодно, а я трачу безумно много[122].
В это время вошли двое слуг – арапы, похожие на черных дьяволов – и объявили, что ужин готов. После этого они опустились на колени перед хозяином и почтительно поцеловали ему яички – если позволительно назвать так массивные, налитые тяжестью шары, – потом задний проход, и мы перешли в соседнюю комнату.
– По случаю вашего визита я не предпринимал никаких особенных приготовлений, – заметил великан. – Если даже ко мне придут все короли мира, я не отступлю от обычного своего распорядка.
Наше внимание привлекла обстановка столовой, которая показалась нам не совсем обычной, и хозяин сказал:
– Вы видите перед собой живую мебель, и все предметы передвигаются по моему знаку.
Минский щелкнул пальцами, и стол, стоявший в углу комнаты, переместился в середину, к нему придвинулись пять стульев, с потолка опустились два огромных канделябра и зависли над столом.
– В этом нет ничего волшебного, – продолжал великан, довольный произведенным эффектом, и объяснил: – Стол, канделябры, стулья – все это живые рабыни, специально обученные для этого; блюда ставятся прямо на их спины, свечи вставлены во влагалища, а наши зады будут покоиться на их лицах или упругих грудях, поэтому я прошу женщин задрать юбки, а мужчин спустить панталоны, чтобы, как говорится в Писании, «плоть слилась с плотью».
– Мне кажется, сударь, – заметила я, – что этим девушкам приходится несладко, особенно когда вы долго засиживаетесь за столом.
– Самое худшее, что может произойти, это – смерть одной или двух рабынь, что, согласитесь, не имеет никакого значения при моих больших запасах.
Когда мы подняли юбки, а мужчины сбросили с себя панталоны, Минский пожелал осмотреть наши ягодицы; он начал гладить, покусывать и обнюхивать их, и мы заметили, что задница Сбригани особенно пришлась ему по вкусу, очевидно, Минский узнал родственную душу: минут десять без перерыва он облизывал и обсасывал ему задний проход, после чего мы уселись на стулья, вернее, на груди и лица рабынь нашего гостеприимного хозяина.
Дверь открылась, и двадцать обнаженных девушек внесли блюда с едой; тарелки и подносы, отлитые из массивного серебра, были очень горячие, и груди и ягодицы девушек, служившие столом, пришли в судорожное движение, напоминавшее слабое волнение на морской глади; на стол поставили десятка два первых и вторых блюд, а на низких соседних столиках, каждый из которых представлял собой четверых стоявших на четвереньках девушек, выстроились многочисленные бутылки.
– Друзья мои, – обратился к нам хозяин, – как я уже говорил, в моем доме подают только человеческое
