тронута вашими чувствами ко мне; будьте уверены, что я отношусь к вам, точно так же. Но должна признаться вам, дорогая, – и это можно назвать моей идиосинкразией, – что для меня имеет ценность только то, что я беру сама, а подарки я презираю. И если вы хотите угодить мне в этом смысле, это будет очень нетрудно сделать.
– Каким же образом?
– Прежде всего поклянитесь своей любовью, что никому и никогда не расскажете о моем страстном неодолимом желании.
– Клянусь любовью и честью.
– Тогда слушайте: я хочу украсть сокровища вашего супруга, для чего мне нужна ваша помощь.
– Говорите потише, – предупредила королева, – эти люди могут нас услышать. Погодите, я отошлю их в соседнюю комнату.
– Теперь, – продолжала Шарлотта, когда мы остались вдвоем, – можно побеседовать спокойно. У меня к вам есть одно щекотливое предложение, и только приняв его, вы можете доказать мне искренность своих чувств ко мне. Дело в том, радость моя, что я также замыслила преступление и хочу знать, можете ли вы мне помочь.
– Даже если для этого мне понадобится тысячу раз рисковать своей жизнью. Говорите и ничего не бойтесь.
– Если бы вы только знали, как мне надоел мой супруг!
– Несмотря на всю его снисходительность?
– Но разве он делает это для меня? Он проституирует мною из ревности; пытаясь утихомирить таким образом мои страсти, он надеется подавить во мне всяческие желания и предпочитает, чтобы я предавалась разврату не по своей, а по его воле и выбору.
– Довольно странная у него политика.
– Именно так он и поступает, и в этом вся его сущность итальянизированного испанца: на земле нет хуже и противнее этой породы.
– И вы хотите…
– Отравить этого нудного субъекта и сделаться регент-' шей. Народ любит меня больше, нежели его, и любит моих детей. Я буду править одна, вы станете моей фавориткой и будете довольной и счастливой до конца жизни.
– Нет, Шарлотта, я не смогу жить с вами; меня не привлекает роль, которую вы мне предлагаете, я слишком люблю свою страну и мечтаю в скором времени вернуться туда. Но вы можете рассчитывать на мою помощь, так как Фердинанд, имеющий целый склад самых разных ядов, конечно, держит их подальше от вас. А от меня вы получите все необходимое, но услуга за услугу, Шарлотта – помните мое условие насчет сокровищ вашего супруга. Кстати, насколько они велики?
– Приблизительно восемьдесят миллионов.
– В каких деньгах?
– В золотых слитках, а также в пиастрах, унциях и цехинах.
– Так как же мы поступим?
– Видите это окошко? – И Шарлотта указала на створное окно неподалеку от того, около которого мы сидели. – Пусть послезавтра внизу ждет экипаж с хорошими лошадьми, я выкраду ключ, сложу сокровища в мешки и спущу вам на веревке.
– А как же стража?
– С той стороны нет ни одного часового.
– Теперь выслушайте меня, – сказала я Шарлотте, и в тот же самый момент меня обожгла мысль уничтожить ее, – чтобы получить порошок, который вам нужен, я должна предпринять кое-какие шаги, потому что не хочу ввязываться в это щекотливое дело, пока не буду иметь гарантии. Поэтому прошу вас подписать вот эту бумагу. – Я быстро написала текст и подала королеве. – Таким образом я получу свободу действий, да и вам не о чем будет беспокоиться.
Ослепленная своим чувством, подгоняемая горячим желанием избавиться от мужа, Шарлотта поставила свою подпись и доказала лишний раз, что осторожность редко бывает союзницей больших страстей. Вот такой документ она скрепила своей подписью:
«Я украду все сокровища своего супруга и отдам их женщине, которая взамен достанет мне яд для того, чтобы отправить его в мир иной.
Ш. Лотар., кор. Неаполитанская».
– Прекрасно, – сказала я, – теперь я спокойна. Послезавтра в назначенный час под этим окном будет стоять экипаж. Вы поможете мне, Шарлотта, я отплачу вам тем же. А теперь давайте развлекаться.
– Ах, прекраснейшее создание, – вскричала королева, осыпая меня жаркими поцелуями, – как я рада, что вы согласились, и как я вас обожаю!
Идиотка! Если бы только она знала, что творилось в моей душе! Чувства мои были совершенно искренни, и мы залили друг друга спермой; я наслаждалась при мысли о ее предстоящем потрясении и ее неизбежной участи – неизбежной благодаря документу, который она так опрометчиво подписала.
– Может быть, мы приласкаем друг друга, – предложила она, – прежде чем вызовем наших прислужниц?
И не дожидаясь моего ответа, распутница завалила меня на кровать, упала на колени и, раздвинув мои ноги, принялась облизывать мне и вагину, и задний проход. Вот тогда я окончательно поняла всю прелесть женского коварства: я получила от Шарлотты неописуемое удовольствие, я плавала в волнах ее страсти, а мозг мой сверлила одна мысль – жестоко и подло предать эту женщину.
