Дюран, которая до сих пор видела ее только мельком, с удовольствием принялась ласкать девушку.
– Клянусь честью, это настоящий вулкан сладострастия, – сказала злодейка, целуя Элизу. – Положи ее на себя, Жюльетта, пусть она щекочет тебе клитор, пока я буду ее содомировать. Ого, какой обольстительный зад, как будет рад наш коммерсант, увидев эти несравненные полушария!
И блудница, пощекотав язычком притаившуюся между ними норку, вставила в нее свой хоботок.
– Сегодня я двенадцать часов кряду занималась телесными утехами, – сказала она, – и, казалось бы, должна была утомиться, но не тут-то было: я чувствую себя так, будто отдыхала весь день.
– Представь себе, я тоже, – шепотом призналась я. – Это, наверное, наш замысел так благотворно действует на нас, Дюран. – После чего я удвоила свои ласки, Дюран живее заработала своим клитором, и наша служанка первой испытала извержение. Почувствовав судорожные спазмы девушки, моя подруга резко отстранилась от нее и обрушилась на бедняжку за то, что та помешала ей своим оргазмом.
– Обязанность жертвы, – со злобой проговорила она, сопроводив эти слова пощечиной, – подчиняться и угождать; она не имеет право разделить удовольствие госпожи. Ты – мерзкая тварь, ты – шлюха бессовестная, и я научу тебя примерному поведению.
Я держала девушку, а ведьма в продолжение четверти часа порола ее. Элиза не впервые столкнулась с такой прихотью, она частенько получала порку от меня, но никогда еще ее не избивали с такой жестокостью.
– Ты же испортишь ей всю задницу, – недовольно заметила я, – а завтра Корделли…
– Шрамы ему больше нравятся, они ускоряют его эрекцию.
Ноги Элизы были в крови, и буря наконец стихла; Дюран предпочла содомировать меня, а в преддверии извержения захотела целовать истерзанные ягодицы нашей жертвы.
– Вот теперь я получила все, что хотела, – удовлетворенно произнесла она, когда спазмы закончились. – А ты, прекраснейшая из прекрасных, скажи, ты кончила? Не сердись, что, я обратила так мало внимания на твои наслаждения: в минуты экстаза я забываю обо всем и думаю только о себе.
– Не волнуйся, дорогая, я получила не меньшее удовольствие, чем ты; взгляни, сколько сока в моей куночке.
– А как твой мозг? Он тоже наслаждался?
– Еще как!
Мы снова легли в постель и опять уложили Элизу в середину. Я погасила свечу; перед тем, как уснуть, Дюран прижалась губами к моему уху:
– Я и во сне буду лелеять мысль, что завтра, благодаря мне, это сладкое создание умрет в страшных муках.
Рано утром она вызвала Корделли. Он был в восхищении от предложенного товара, и сделка состоялась; жизнь несчастной нашей Элизы была оценена в скромную сумму – тысячу цехинов; но Корделли захотел украсить свою жуткую оргию некоторыми деталями, о чем я расскажу в свое время.
Пока моя подруга вела торг, я велела Элизе приготовиться к отъезду. Она выкупалась, освежилась, обрызгала себя духами и, добавив к дарам Природы несколько искусных штрихов, очаровательная девушка, которой не исполнилось еще и семнадцати, предстала перед нами сияющая как ангел небесный.
Дюран договорилась с Корделли, что он будет ждать нас в тот же день в пять часов в одном из своих сельских поместий на берегу моря в трех лигах от Анконы.
За завтраком мы объявили девушкам о том, что им предстоит скорое расставание.
– Элиза понравилась одному богатому торговцу из города, – сказали мы. – Будущее ее будет обеспечено, и она останется в Анконе.
Обе подруги расплакались. Потом Элиза бросилась к моим ногам и осыпала их поцелуями.
– Милая госпожа, – всхлипывала она, – вы же обещали, что никогда меня не покинете…
Вот тогда, друзья мои, я поняла, как трепещет распутная душа, когда вожделение сталкивается с чувствительностью. Все во мне вдруг восстало против горьких жалоб девушки, мне доставляло огромное удовольствие видеть ее слезы, отвергать ее мольбы, следуя велениям своей извращенной похоти.
– Но послушай, дорогая, – холодно ответила я, отталкивая небесное создание, – я всю жизнь буду казнить себя за то, что встала на пути твоего богатства.
– Мне не надо богатства, мадам, я не прошу ничего, кроме позволения остаться с вами до конца своих дней.
– Элиза, – спросила Дюран, – выходит, ты очень любишь Жюльетту?
– Увы, мадам, я готова отдать за нее жизнь. Она спасла меня и Раймонду от разбойника, который собирался убить нас, а когда к сердечным чувствам прибавляется благодарность, вы же понимаете, мадам, из этого рождается страстная привязанность.
– Пусть так, – заявила злодейка, – но вы должны расстаться, причем очень скоро.
Во мне уже бушевал пожар, и Дюран заметила это.
– Уведи ее в другую комнату, – тихо сказала она мне, – а я останусь, и Раймонда поласкает меня.
Как только мы уединились с Элизой, все мои чувства обратились в ярость; невинная девушка целовала мое тело и плакала, а я издевалась над ней; с первыми ударами из меня брызнуло семя, и я удвоила свое усердие.
– По правде говоря, – начала я ледяным тоном, несмотря на огонь, сжигавший меня, – твои сентименты меня удивляют, ибо в душе моей нет ничего похожего. Возможно, когда-то ты была не совсем для меня безразлична, но теперь я от тебя устала. И держала тебя при себе только из милосердия.
– Из милосердия, мадам! – как эхо повторила несчастная.
