Он грубо дернул мать за руку, повалил ее на спину, потом, подняв вверх ее ноги, ловко привязал их к свисавшим с потолка веревкам и овладел ее задом. Следуя его указаниям, я прижала Анжелику своим телом, приняв такое положение, чтобы распутник мог целовать мои ягодицы; меня оседлала его любовница, также предоставив в его распоряжение свои прелести. Обеими руками он терзал несчастных девочек и вгрызался зубами в наши ягодицы.
– А ну-ка, Жюльетта, потопчись коленями на животе этой шлюхи, – приказал он некоторое время спустя, – поглядим, сможешь ли ты выдавить из ее чрева мерзкий плод.
Мне помогала Дзанетти, и мы едва не выпустили дух из бедной Анжелики, которая пронзительно кричала не переставая. Через четверть часа Маберти выдернул свой ненасытный инструмент и принялся за старшую девочку. Ценой невероятных усилий нам с Дзанетти удалось вставить огромный набалдашник в крохотное отверстие, ставшее объектом ярости нашего содомита. Заметив, что первый шаг сделан, Моберти совершил настолько мощный толчок, что его оружие до самого конца погрузилось в детское тело, и несчастная потеряла сознание.
– Это как раз то, что я хотел, – спокойно объяснил нам безжалостный негодяй. – Я не смогу насладиться по-настоящему, пока не доведу их до бесчувственного состояния. Эй, Дзанетти, слышишь, что я говорю? – Потом тихо сказал мне: – Когда я отправлю ее в преисподнюю, я хочу, чтобы она запятнала себя самым черным преступлением, какое только возможно.
Прекрасная венецианка положила Анжелику на спину бесчувственной дочери так, чтобы перед злодеем оказались две пары ягодиц. Когда моя подруга опустилась на колени, произошла невероятная вещь, которая, очевидно, должна была довершить эрекцию разбойника: вцепившись зубами в его седалище, она принялась рычать по-собачьи, Моберти ответил таким же рычанием и впился зубами в ягодицы Анжелики. Никогда прежде мне не доводилось присутствовать на подобном собачьем концерте, и я должна признать, что ничего забавного в этом не было для нашей злосчастной жертвы, чей зад, включая верхнюю часть бедер, скоро превратился в окровавленные лохмотья. Моберти то. и дело отрывался от него, чтобы укусить то мои ягодицы, то ягодицы младшей девочки, но для того лишь, чтобы поточить свои клыки, после чего с удвоенной яростью вгрызался в тело потерявшей сознание женщины. Через некоторое время, показавшееся нам вечностью, он обрушил свой звериный инстинкт на младшую дочь, которая в тот же миг лишилась чувств.
Между тем Дзанетти, исполняя распоряжение своего любовника, чтобы усилить его экстаз, заколола ребенка кинжалом, и маленькое существо дернулось в последний раз и осталось неподвижно лежать в луже собственной крови.
– Ах ты, подлая! – возмутился итальянец, – посмотри, что ты наделала! Пусть же Всевышний, чьими милостями ты поживешь еще немного, даст тебе время раскаяться в чудовищном злодеянии, за которое тебе одна дорога – в ад…
Это событие оказало на него потрясающее действие, и он исторг из себя бурный поток спермы. После чего поднялся, оставил Дзанетти в компании с несчастным семейством и, взявши меня за руку, молча вышел в комнату, где у нас незадолго до того состоялся разговор, решивший судьбу венецианки.
– Я собираюсь творить жуткие дела, – объявил он, поцеловав меня в щеку и начиная тереться членом о мой зад, – и твоя соперница будет участвовать в них. Ах, если бы я только мог придумать что-нибудь необыкновенное, если бы только можно было сделать ее последние мгновения беспредельно ужасными, но, увы, всему есть свой предел, и мне горько сознавать это. Но все равно, Жюльетта, все равно меня безумно волнует эта жестокая мысль! Какой у тебя великолепный зад, – продолжал он, лаская мои ягодицы, – я обожаю тебя, моя прелесть, у тебя необыкновенное воображение, ты изобретательна в злодействе, и если я готов расправиться с Дзанетти, то только потому, что хочу, чтобы ты всегда была со мной.
– Знаете, дорогой друг, – вставила я, – вы забыли, что эта женщина любит вас без памяти. Я уступила вашему вероломному желанию в момент слабости, а теперь раскаиваюсь в этом. Разве можно поступать так жестоко с человеком, который привязан к нам обоим?
– Мне наплевать на чувства этой потаскухи, – грубо прервал он мои излияния. – Священны для меня только мои страсти и моя эрекция. А эта сука ни о чем не догадывается, так что сейчас самый подходящий момент заняться ею. Представляю, какой это будет прекрасный вечер! Ты наденешь на меня вот эту тигриную шкуру, а они, все трое, пусть лягут вокруг трупа; я буду кусать и рвать их когтями, буду жрать их живьем, и ты увидишь мое истинное отношение к синьоре Дзанетти, когда мои зубы вонзятся в ее тело и когда начнется ее предсмертная агония. Только не забывай возбуждать меня и подбадривать во время этой сцены, а если вдруг в голову тебе придет что-нибудь еще более интересное, сразу скажи мне, ибо наш замысел блекнет в сравнении с моими желаниями.
Я вышла сделать необходимые распоряжения. Дзанетти, привыкшая повелевать, с изумлением узнала, что ей придется присоединиться к жертвам, и она не удержалась от тревожного вопроса:
– Ты не знаешь, что он задумал?
– Скоро увидишь сама, – холодно ответила я и вернулась к Моберти.
Едва я переступила порог, как он кинулся ко мне и немедленно вонзил свое копье в мой зад, еще раз поклявшись, что ни один предмет на свете не доставлял ему такого большого удовольствия. Впрочем, совокупление продолжалось недолго, и за это время он успел обменяться со мной своими мыслями касательно будущих пыток и высказал соображения, от которых в ужасе содрогнулись бы самые хищные звери.
После чего он влез в тигриную шкуру, с лапами, вооруженными когтями, и просунул голову наружу через широко раскрытую звериную пасть, чтобы иметь возможность кусать и рвать зубами все, что встретится на его пути. В таком виде он вошел в зал, сопровождаемый мною, которая на всякий случай прихватила с собой увесистую палку.
Первой нападению подверглась Дзанетти; одним ударом когтистой лапы Моберти вырвал одну из ее грудей и настолько глубоко впился зубами в ягодицы, что из них тут же брызнула кровь.
– О Господи! – простонала несчастная. – Я пропала, Жюльетта, и это ты предала меня. Мне давно следовало догадаться, но теперь уже поздно; скажи, умоляю тебя, какие ужасы придумал для меня этот монстр, которого я так любила?
Каждая ее жалоба прерывалась пронзительными воплями; однако Моберти дал ей передышку, набросившись на другие жертвы. Анжелика и ее старшая дочь пытались вскочить и спастись бегством, но разве можно убежать от разъяренного зверя? Несколько минут он терзал их обеих, рыча от восторга, когда его беспорядочные удары приходились на самые уязвимые места; он не пропустил даже мертвое тело девочки, откусив от него большой кусок; его член, который я не переставала ласкать, дотягиваясь до него снизу или сзади, достиг невероятных, потрясающих размеров.
Постепенно его жестокость стала принимать более утонченные формы. Он вернулся к своей любовнице,
