Эта мольба вызвала громкий хохот, и утехи продолжились.
Д'Эстерваль, выбравшись из зада мадам де Верней, в котором он недолго орудовал, подошел к ее супругу и поинтересовался, почему тот не присоединил жену к свояченице.
— Ах, вот как! — рассмеялся Верней, прочищая зад жене того, кто задал ему вопрос. — Стало быть, эта мысль возбуждает тебя всерьез?
— Ты же сам видишь, — проворчал Д'Эстерваль, показывая свое копье, взметнувшееся в небо с грозным видом, — уверяю тебя, что страдания этой твари безумно меня воспламеняют. Она так обольстительна, когда рыдает, и я хотел бы, — продолжал распутник, усиленно мастурбируя, — заставить ее помучиться по-настоящему.
— Ладно, дружище, — сказал Верней, — я согласен, но только на следующих условиях. Первое: убивая мою жену, ты уступишь мне свою, которая мне очень нравится.
— Идет! — воскликнули одновременно Д'Эстерваль и Доротея.
— Второе условие заключается в том, что смерть, которую ты приготовил для моей любезной половины, должна быть ужасной… Пусть это произойдет в комнате по соседству с той, где я буду совокупляться с твоей женой и извергаться под вопли твоей жертвы.
— Я согласен на все, — объявил Д'Эстерваль, — но также при одном условий. Мне нужна жена, и я хочу заполучить Сесилию: так приятно жениться на девушке, чьи руки запятнаны кровью матери.
— Отец — заплакала Сесилия, содрогаясь от этой ужасной перспективы. — Неужели вы принесете меня в жертву?
— Несомненно, — сказал Верней, — а твой ужас только сильнее укрепляет меня в этом решении. Я уже подписал договор. Я вам дал честное благородное слово, Д'Эстерваль, и прошу вас воспитать эту девицу как следует.
— Ах, черт возьми, — умилился Брессак, — где она лучше узнает, что такое убийство, как не в доме, где каждый день кого-нибудь убивают! Ну а я со своей стороны, — прибавил он, — требую комиссионные с этой сделки.
— Что именно?
— Я прошу вас, дядя, отдать мне Виктора, вашего сына; я без ума от этого юноши, доверьте мне его года на два-три, чтобы я мог завершить его образование.
— В лучшие руки ему не попасть, — сказал Верней, — он похож на тебя, друг мой, и я желаю сыну всего самого лучшего. Главное — обрати внимание на его слабые места, внуши ему наши принципы, закали его душу и заставь его презирать женщин.
— Да, лучшего места ему не найти, — печально заметила Жюстина. — Несчастный мальчик! Как мне его жаль…
— А я другого мнения, — сердито оборвала ее Доротея, — господин де Брессак, может быть, самый лучший наставник, какого я знаю; я хотела бы иметь десять детей, чтобы всех их доверить его попечению.
— Признаться, друзья мои, — сказал Жернанд, — я очень рад, что все вы получили, что хотели, только я один остался с носом.
— Нисколько, — возразил Верней, — я хотел отобрать у тебя Жюстину, — но теперь оставляю ее тебе; не печалься — этот предмет стоит всех наших вместе взятых: на свете нет девицы более красивой, более кроткой и добродетельной, чем она. Ты говорил мне о новом браке, и в этом деле тебе будет очень полезна Жюстина, я же отказываюсь от своих намерений в отношении нее, так что, брат, и тебя не обидели.
— Но все-таки вы все покидаете меня? — спросил Жернанд.
— Да, завтра утром, — ответил Д'Эстерваль.
— Ну что ж, — сказал Жернанд, — а я постараюсь поскорее найти новую жену, чтобы мы могли собраться для новых развлечений.
На этом они разошлись. Д'Эстерваль с помощью Джона и одной из старух отвел мадам де Верней в комнату, которую отделяла от дортуара Вернея тоненькая перегородка. Но прежде жестокий муж некоторое время шуровал своим членом в ее потрохах, она плакала, а Д'Эстерваль, не имевший никакого желания щадить ее, поглаживал свой твердый, как железо, орган. Верней захватил с собой Марселину и Доротею; Сесилия, Роза, Жюстина и двое ганимедов составили компанию Жернанду.
Тщательно подготовленная сцена была ужасна, Брессак и Виктор незаметно пробрались к д'Эстервалю, и к его несказанному удовольствию мать погибла от руки сына. Нам достаточно известен характер этого юного чудовища, чтобы представить себе, с каким рвением и наслаждением он исполнил свою роль. Брессак и Д'Эстерваль по очереди насаживали его на кол, пока он творил чудовищные дела, к которым его поощряли. Несколько часов Вернею не говорили, какое участие принял в этом жестоком убийстве его сын, и скоро мы увидим, как он воспринял это известие. Но сначала расскажем о необычном колпаке, который надели на жертву. Читатель помнит, что похоть Вернея разгоралась от криков несчастной жены, поэтому на ее череп водрузили нечто вроде каски с раструбом, благодаря которой ее вопли, исторгнутые нечеловеческой болью, напоминали предсмертный рев быка.
— Черт! Что это такое? — удивился Верней, услышав такую музыку и бросаясь на мадам д'Эстерваль. — Никогда не слышал более сладостных звуков… Какого дьявола они с ней вытворяют, что она так верещит?
Наконец крики утихли, их сменили ругательства, свидетельствующие об оргазме д'Эстерваля, не менее громкие и выразительные.
— Он кончил, — пробормотал Верней, извергая свое семя в задницу Доротеи, — вот я и вдовец…
— Надеюсь, — заметила очаровательная супруга д'Эстерваля, которую, не переставая, ласкала Марселина, — и нам остается горько жалеть о том, что мы не присутствовали при ее кончине.
— Возможно, я получил бы меньше удовольствия, — сказал Верней, — потому что наизусть знаю такие вещи… А так я дал волю своему воображению, и оно меня не подвело…
— Ах, друг мой, — произнесла новая подруга Вернея, — то, что ты говоришь, мне очень нравится: я без ума от твоего воображения и надеюсь, что мы вдвоем будем творить большие дела.
— Да, — откликнулся Верней, — но только с условием, что я буду вам платить… я осыплю вас золотом; может быть, без этого я не испытывал бы к вам никаких чувств. Кстати, помните, дорогая, что эти деньги должны употребляться на распутство, вы будете распалять меня рассказами о злодействах, которые оплатили моими деньгами, чем ужаснее они будут, тем больше новых подарков вы будете получать.
— Клянусь своим клитором, — отвечала Доротея, — из всего, что ты от меня требуешь, это условие нравится мне больше всего, и отказаться от этого я не в силах. Деньги для того и существуют, чтобы покупать на них удовольствия.
— Я ценю их только как орудие для преступлений и удовлетворения страстей; если бы, к моему несчастью, у меня их не хватало, признаюсь, что я бы пошел на все, чтобы раздобыть их.
— Что я слышу! Ты стал бы воровать?
— О, я стал бы делать еще худшие вещи.
— Как я тебя понимаю, Верней! Я чувствую, как пылают твои чресла; ты снова должен излить сперму.
— Давай придумаем что-нибудь новенькое, мой ангел. Ступай в комнату своего мужа: я слышу, что он все еще развлекается там; пусть Джон сношает тебя на трупе моей жены, и вы оба кончите… Джон и ты. Потом ты вернешься, залитая спермой и кровью, я приласкаю тебе зад и чувствую, что эта выдумка доставит мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Но запомни… хорошенько запомни одну маленькую формальность, которую ты должна выполнить… Смотри, Доротея, как твердеет мой член при этих словах! Так вот, пока ты будешь вкушать блаженство на гигантском копье Джона, ты должна кричать во все горло: «Верней! Верней! Ты стал вдовцом и рогоносцем! Только что мой муж убил твою жену, а я… я тебе изменяю…» Да, мой ангел, да, ты будешь орать во всю глотку, а потом посмотришь, в каком экстазе я буду от этих слов.
— О Верней, какая прелесть! — не выдержала Доротея. — О милый Верней, какое у тебя воображение!
— Оно насквозь прогнившее, оно грязное, но чего ты ждала от меня, дорогая? Если разврат погубил меня, пусть вернут меня к жизни его радости.
Каково же было изумление Доротеи, когда она обнаружила, что совсем рядом, за стенкой, Брессак и
