мужчины верхом, дамы в каретах. Исполнение было превосходным в каждой своей части, и длилось все долго; когда же пришло время второй линии податься и отступить, Розен никак не мог решиться на это, и оттого все очень затягивалось. Г-н де Буффлер неоднократно указывал ему от имени герцога Бургундского, что пора, но Розен пришел в ярость и не подчинился. Король, сам установивший распорядок, смотрел, как по полю скачут туда-сюда адъютанты, очень смеялся и сказал: «Розен не любит играть роль побежденного». В конце концов он сам приказал ему кончать дело и отступить. Розен подчинился, но с большой неохотой, и несколько резко говорил с королевским гонцом. Это послужило предметом разговоров при возвращении и на весь вечер.
Наконец после взятия укреплений, всевозможных имитаций военных действий и бесконечных смотров король в понедельник 22 сентября отбыл с теми же спутниками из Компьеня в Шантийи, где пробыл весь вторник, а в среду прибыл в Версаль — к великой радости всех дам, сравнимой лишь с их стремлением участвовать в этой поездке; в Компьене с королем они не обедали и герцогиню Бургундскую видели так же редко, как в Версале, притом каждый день им приходилось ездить в лагерь, так что тяготы показались им куда большими, нежели удовольствие, а тем паче отличия, каких они имели в виду добиться. Король, чрезвычайно довольный прекрасным видом войск, которые все были заново обмундированы, и всевозможными украшениями, какие только смогли придумать их командиры, велел уезжая раздать в награду всем капитанам кавалерии и драгун по шестьсот франков, а в пехоте по триста; по столько же он велел дать и майорам каждого полка, а также сделал некоторые пожалования в гвардии. Маршалу де Буффлеру он подарил сто тысяч франков. Все вместе это составляло много, но для каждого было как капля воды. Не осталось ни одного полка, который не пришел бы в упадок на долгие годы, включая и солдат, и офицеров; что же до маршала де Буффлера, прошу представить, что значила эта сотня тысяч франков в сравнении с великолепием, невероятным для всякого, кто его видел, которым он потряс всю Европу благодаря сообщениям иностранцев, каковые были ежедневными тому очевидцами и не могли поверить своим глазам.
8. 1701. Смерть Месье. — Любопытная история о смерти первой супруги Месье
Король Английский вернулся из Бурбона, с вод,[74] которые так и не принесли, или почти не принесли, ему облегчения, а Месье по-прежнему пребывал в Сен-Клу в том же расположении сердца и ума и сохраняя с королем те отношения, которые я уже описывал.[75] При свойственной ему слабости он чувствовал себя потерянным, тем паче что всю жизнь привык подчиняться королю, сохранял к нему великую привязанность, привык жить с ним по-родственному, пользуясь всеми преимуществами королевского брата, да и его величество относился к нему по-братски, всячески проявляя к нему заботу, дружество и внимание и единственно препятствуя ему стать влиятельной личностью. Стоило у него или у Мадам заболеть даже пальцу, как король тотчас же приезжал к ним и нередко, ежели болезнь затягивалась, снова навещал. Теперь Мадам уже полтора месяца страдала от перемежающейся лихорадки, против которой не желала ничего предпринимать, отказываясь от лекарств и врачей, так как лечилась по своему немецкому методу. Король, который и помимо истории с герцогом Шартрским был втайне раздосадован на нее, как это вскоре станет очевидным, ни разу не навестил ее, хотя Месье весьма настаивал на этом во время своих коротких приездов без ночевки. Месье, не ведавший о поведении Мадам по отношению к королю, счел это за демонстративный знак крайней неуважительности и, будучи весьма тщеславен и обидчив, был этим беспредельно уязвлен.
Кроме того, Месье очень терзался из-за своей души. С недавнего времени у него появился новый духовник, который, хоть и был иезуитом, держал его в ежовых рукавицах; то был бретонский дворянин хорошего рода, звался он отец дю Треву. Во искупление прошлых грехов он ограничил Месье не только в чрезмерных удовольствиях, но и во многих из тех, которые тот почитал допустимыми. Духовник постоянно твердил Месье, что не желает быть осужден из-за него на вечные муки, а коли его поведение кажется Месье слишком жестоким, то он не имеет ничего против, если его заменят другим священником. И еще он добавлял, чтобы Месье поберегся, так как он стар, истощен разгулом, заплыл жиром и обладает короткой шеей, и что, судя по этим признакам, он умрет от апоплексического удара, причем вскорости. То были страшные слова для принца, сладострастного и, как никто другой, привязанного к радостям жизни, которую он проводил в ленивой праздности, поскольку по натуре своей не был способен ни к каким-либо занятиям, ни к серьезному чтению, ни к самопостижению. Он боялся дьявола и вспоминал, что предыдущий его духовник[76] тоже не хотел умереть в этой должности и перед смертью тоже вел с ним подобные беседы. Впечатление, произведенное ими, заставило Месье призадуматься, и он уже стал вести иной образ жизни, который, на его взгляд, мог почитаться воздержанным. По многу раз в день он молился, слушался духовника, давал ему отчет о своем поведении, о проигрышах и прочих тратах, а также о многом другом, покорно терпел его наставления и подолгу размышлял над ними. Он сделался уныл, подавлен, говорил куда меньше, чем обыкновенно, то есть трещал теперь, всего как три женщины разом, и в обществе вскоре заметили эту великую перемену. Такое множество переживаний, вызванных причинами внутренними и внешними, то есть отношениями с королем, оказалось чрезмерным для столь слабого человека, как Месье, принужденного постоянно сдерживать гнев, раздражаться и разжигать в себе досаду; нетрудно было предвидеть, что для такого толстого и прожорливого человека, который ел не только за трапезой, но почти круглый день, это вскоре кончится катастрофой.
В среду 8 июня Месье приехал из Сен-Клу в Марли[77] отобедать с королем и по обыкновению вошел в его кабинет, когда оттуда выходили члены государственного совета. Короля он застал раздраженным, оттого что герцог Шартрский намеренно огорчает его дочь; прямо же подействовать на него король не мог. Герцог был влюблен в м-ль де Сери, фрейлину Мадам, и повсюду о том раструбил. Король заговорил об этом и резко укорил Месье поведением его сына. При том настроении, в каком находился Месье, этого оказалось достаточным, чтобы он взвился и язвительно ответил, что у отцов, которые сами ведут подобную жизнь, слишком мало добродетели и влияния, чтобы порицать за это детей. Король, понявший, что кроется за такими словами, свернул на необходимость дать его дочери покой, говоря, что подобные вещи в любом случае не должны происходить у нее на глазах. Но Месье уже закусил удила и ядовито напомнил, как сам король вел себя с королевой и как он, путешествуя, сажал своих любовниц к ней в карету. Рассерженный король вышел из себя, так что они, уже не сдерживаясь, начали кричать друг на друга.
В Марли четыре больших апартамента внизу одинаковы, и каждый состоит всего из трех комнат. Комната короля смежна с маленьким салоном, который в этот час был полон придворных, жаждавших видеть, как король прошествует к столу; по какому-то особенному обычаю, причина которого никому неведома, дверь кабинета в Марли всегда оставалась открытой, кроме часов, когда заседал государственный совет; она была задернута портьерой, которую привратник приподнимал, пропуская кого-нибудь. Когда поднялся крик, он вошел и доложил королю, что его слышно в соседней комнате и Месье тоже слышно, после чего вышел. Второй королевский кабинет, где стоял королевский стульчак, сообщался с первым и не имел ни дверей, ни портьеры; он выходил в другой маленький салон. В этом втором кабинете вечно торчали дворцовые лакеи, и они с начала до конца слышали весь разговор, о котором я только что рассказал.
Предупреждение привратника заставило собеседников говорить тише, но не прекратило обмен упреками; потерявший самообладание Месье заявил королю, что, принуждая жениться его сына, он сулил ему золотые горы, а между тем до сих пор не расщедрился даже на губернаторство, что он, Месье, страстно желал определить сына на службу в армию, чтобы тот оторвался от своих интрижек, и сын его тоже этого хотел; впрочем, королю это прекрасно известно, поелику его настоятельно просили об этой милости; но раз король не хочет этого, он не может запретить сыну развлекаться, дабы утешиться. Еще Месье добавил, что теперь он видит, сколь правы были те, кто предупреждал его, что этот брак не принесет ему никакой выгоды, только бесчестье и стыд. Король, все более разъяряясь, ответил, что из-за войны вскоре вынужден будет провести значительное сокращение расходов, а поскольку Месье столь мало склонен исполнять его волю, он, пожалуй, начнет с его пенсиона, а не с урезания собственных трат.
В этот момент королю доложили, что кушать подано. Через минуту они вместе вышли к столу.
Месье был весь багровый, глаза его сверкали от гнева. Лицо его так пылало, что некоторые из дам, сидевших за столом, и придворных, стоявших за стульями, вынуждены были сказать, что Месье, судя по его виду, совершенно необходимо пустить кровь. О том же самом уже поговаривали и в Сен-Клу, да и сам он признавался, что околевает без кровопускания; король тоже, несмотря на их перепалки, неоднократно настаивал на этом. Танкред, первый хирург Месье, был стар, кровь пускал плохо, а однажды ему это даже не удалось; Месье же не хотел, чтобы он открывал ему вену, но по своей доброте, дабы не огорчать старика, не позволял и другим хирургам пустить ему кровь, что его и погубило. Теперь король еще раз завел об этом разговор и добавил, что не понимает, что его удерживает отвести Месье к себе в комнату и приказать бросить ему кровь. Обед прошел как обычно, Месье, как всегда во время обеих своих трапез, ел очень много, не говоря уже о шоколаде, который ему подавали по утрам, и всякого рода фруктах, печеньях, сластях и лакомствах, которые поглощал в течение всего дня: ими были набиты его карманы и столы у него в кабинетах. По выходе из-за стола король один, Монсеньер с принцессой де Конти, герцог Бургундский один, герцогиня Бургундская с несколькими дамами по отдельности поехали в Сен-Жермен с визитом к королю и королеве Английским. Месье, который привез герцогиню Шартрскую из Сен-Клу на обед к королю, тоже поехал с нею в Сен-Жермен, а когда туда прибыл король, возвратился вместе с нею в Сен-Клу.
Вечером, после ужина, когда король был еще у себя в кабинете с Монсеньером и принцессами, как это бывало в Версале, из Сен-Клу прибыл Сен-Пьер и попросил дозволения поговорить с королем насчет герцога Шартрского. Его провели в кабинет, и он сообщил королю, что Месье за ужином почувствовал сильное недомогание, ему пустили кровь, после чего состояние Месье улучшилось, но ему дали рвотное. Месье как раз ужинал, как обыкновенно, с дамами, пребывавшими в Сен-Клу. Перед десертом он наливал ликер герцогине де Буйон, и тут все обратили внимание, что он лепечет что-то невразумительное и куда-то показывает рукой. Дело в том, что иногда Месье случалось говорить по-испански, и потому некоторые дамы стали переспрашивать его, а другие закричали; все произошло в один миг: с Месье случился апоплексический удар, и он упал на герцога Шартрского, который поддержал его. Месье унесли в его покои. Его трясли, переносили с места на место, пустили кровь, причем обильно, дали сильное рвотное, но он так и не приходил в себя.
Услышав это известие, король, который раньше спешил к Месье при самом ничтожном его недомогании, направился к г-же де Ментенон и велел разбудить ее; у нее он пробыл с четверть часа, около полуночи возвратился к себе и приказал держать наготове кареты, а маркизу де Жевр ехать в Сен-Клу и, ежели Месье станет хуже, вернуться сюда и разбудить его, после чего отправился спать. Думаю, что, не говоря уже об их размолвке, король подозревал некое притворство со стороны Месье, желавшего сгладить происшедшую ссору, и потому отправился посоветоваться с г-жой де Ментенон, предпочитая нарушить приличия, нежели быть обманутым. Г-жа де Ментенон Месье не любила и опасалась: он выказывал ей недостаточно почтения и не раз в присутствии короля отпускал, несмотря на всю свою робость и почтительность, едкие замечания на ее счет, в которых выражал презрение к ней и свойственный ему стыд перед общественным мнением. Поэтому она отнюдь не настаивала, чтобы король почтил Месье своим приездом, и подавно уж не советовала пренебречь сном и ехать ночью, дабы стать свидетелем столь скорбного зрелища, способного его тронуть и погрузить в раздумье; к тому же она надеялась, что, если все пойдет быстро, король будет избавлен от лицезрения картины смерти.
Едва король улегся, прибыл паж Месье; он доложил королю, что Месье лучше и он приехал попросить у г-на принца де Конти шафгаузенской воды, которая весьма помогает при апоплексическом ударе. А еще через полтора часа от герцога Шартрского прибыл Лонгвиль, который разбудил короля и сказал, что рвотное не подействовало и Месье очень плох. Король поднялся, отправился в Сен-Клу и по пути повстречался с маркизом де Жевром, который как раз
