Охранник внимательно изучил его паспорт, сличил фотографию с оригиналом и неожиданно спросил:
– Господин Сомов?
– Да, а в чем дело?
– Вас просили обратиться в окошко номер тринадцать.
– Зачем? Я сдаю документы на визу.
– Я не знаю. Мне просто сказали вам это сообщить.
Александр вошел в просторный зал для посетителей. Никакой тебе давки, все сидят спокойно, держат в руках талончики с номером своей очереди, а над освободившимися окошками загораются цифры. Европа. Да не просто Европа, остров – Соединенное Королевство Великой Британии!
Александр выбрал опцию «Сдача документов на получение визы», нажал на кнопку и взял из автомата талон № 93. Работало десять окон, значит, в каждое окошко по 9,3 человека, на каждого по пять минут или даже меньше. Впрочем, возможно и больше. Короче, минут сорок пять придется ждать, а то и час с лишним. Ну да ладно. Александр огляделся по сторонам. Над окошком № 13 была надпись «Консульский отдел. Только для сотрудников посольства». «Странно, – подумал Александр, – наверное, охранник что-то напутал». Но все равно подошел к окошку и заглянул в него. На него снизу вверх вопросительно посмотрела смазливая девица в строгом офисном костюме. Риторически сильная позиция, про себя отметил Александр.
– Моя фамилия Сомов, – смущенно начал он, – меня на охране почему-то попросили обратиться к вам…
– Да, господин Сомов, очень приятно. Мы вас уже давно ждем, давайте ваши документы.
– Какие документы? – не сразу сообразил Александр.
– Вы документы для получения визы принесли?
– Да-да, конечно. Вот.
Александр достал папку и стал выкладывать документы. Девица тщательно проверяла каждое слово, ставила на каждом листе плюсик и расписывалась. Затем она все сложила в отдельный файл и сказала с вежливой улыбкой:
– Вы не могли бы подождать? Я вас позову.
– Простите, подождать чего? – снова не понял Александр.
– Пока вам поставят визу.
– Прямо сейчас?
– Нет, минут двадцать придется подождать.
Александр отошел от окошка и уселся в зале. У него, наверное, был обалдевший вид, потому что девушка из службы безопасности, дежурившая в помещении, подошла и поинтересовалась, все ли с ним в порядке.
А через двадцать минут Александр разглядывал еще пахнущую клеем британскую годовую многократную бизнес-визу. Оплатила визу, так же как и срочность ее получения, принимающая сторона.
Вопреки всем предварительным расчетам, Александр провел в посольстве не более получаса. Он вышел на улицу и задумчиво пошел к машине. Старенькая «тойота» нехотя завелась – на улице был не май месяц. Александр съехал на Смоленскую набережную и повернул направо. Надо все-таки до тещиного дома доехать – с Танькой поговорить. В воскресенье он к ним так и не выбрался – закопался в книгах, засиделся до ночи. Татьяна тоже не позвонила. Может, Светлана Никодимовна ей не передала, что он к ним собирался? Он решил поехать после того, как сдаст документы на визу. Неожиданно раздался звонок. Он не сразу нащупал мобильник в кармане дубленки, подаренной родителями еще на его тридцатипятилетие.
– Да?
– ?Hola!
– Мигель? Ты?
– Si, senor.
Александр тоже перешел на испанский:
– Ты где, в Лондоне? Куда ты пропал? Почему не отвечал на звонки? Ты что ж уехал, не простившись? Я волновался…
– Александр, я тебя предупреждал, заканчивай свои исследования. Они не доведут до добра, я знаю.
– Что ты имеешь в виду? Я не понимаю тебя! Меня пригласили на конференцию по шекспировскому вопросу в Оксфорд. Через тринадцать дней я буду в Лондоне. Я тебе позвоню, хорошо?
Мигель вдруг перешел на английский:
– Позволь собственному благоразумию стать твоим наставником: согласуй действия со словами и слова с действиями.
1579
Благоразумной ту жизнь, какой стал жить юный Шакспер после встречи с Анной, назвать можно было только с большой натяжкой. Он покидал занятия под самыми различными предлогами: плохое самочувствие, надо отцу помочь в лавке, срочно выполнить какое-то поручение… Да мало ли можно найти предлогов в пятнадцатилетнем возрасте, чтобы слинять с занятий. Педагоги давно поставили на нем крест: дремал ли он на своей последней парте или эта парта пустовала, большой разницы не было. И учителя и горе-ученик находили в этом одни плюсы.
Уилл же мчался сломя голову к повозке, в которой ждала его возлюбленная Анна. Только так он ее теперь и называл: «Анна, возлюбленная моя». Однако возлюбленная отчего-то сделалась с ним холодна и строга и позволяла Уиллу лишь целовать себя, да и то в основном целомудренно – в ручку или щечку. Уилл же, один раз познав восторги плотской любви, не понимал, отчего Анна с ним так поступает.
– Вот возьмешь меня замуж – тогда пожалуйста. Я должна быть осторожна – в страхе все спасение. А то знаем мы вас, таких прытких. Твой крови бунт – лишь юности мгновение. И останусь я одна, а то еще и с ребенком…
– Выходи за меня, правда, выходи!
– Кто ж меня отдаст за малолетку? Подрасти сперва, стань взрослым.
И Уилл изо всех сил взрослел, довольствуясь теперь исключительно духовным общением со своей возлюбленной и лишь во сне возвращаясь к их первой встрече…
К собственному удивлению, юный Шакспер заметил в себе странную перемену. Он неожиданно полюбил занятия древнегреческим: его больше не мутило от непонятных мелодичных звуков и затягивающих ритмов, и Уилл даже находил в них наслаждение. Теперь он перестал убегать из класса, когда учитель декламировал античные гекзаметры, и как-то особенно полюбил их, хотя знаний от этой любви прибавлялось до обидного мало.
Еще одним грешным делом, с которым Шакспера познакомила Анна, стал театр. В эти годы в Стратфорд зачастили труппы столичных артистов. И не удивительно: куда бы ни отправлялись они на гастроли из Лондона – на север ли страны, на юг ли, – городок на Эйвоне, расположенный в самом центре Англии, почти всегда лежал на их пути. Тут им была и передышка в дальней дороге, и дополнительный заработок, да и сборы иногда были немалыми, что тоже вдохновляло. Так что, можно сказать, в Стратфорде как бы проходили гастрольные премьеры, а первый спектакль – он же всегда лучший! Ну, по крайней мере, он всегда лучше второго – это незыблемый закон театральной практики. Получалось, что жителям Стратфорда, как ни крути, доводилось попадать на далеко не худшие спектакли.
Среди зрителей, если смотреть со сцены, всегда можно было увидеть темноволосого юношу, борода у которого еще совсем не росла, и светловолосую молодую леди, привлекавшую внимание всех окружающих мужчин. Однако на юной леди было надето столь красивое и дорогое платье, что это внимание никогда не переходило в действие: никто из местных кавалеров не решался к ней подступиться. Но несмотря на то, что приходили эти двое вместе, уходили они из театра всегда порознь. Анна столь стремительно и уверенно покидала партер, что толпа перед ней почтительно расступалась.
На улице, примыкавшей к центральной городской площади, на которой давались представления, ее уже ждала очень дорогая карета (таких даже в Лондоне еще не было). Дверца открывалась, из кареты на мгновение показывалась рука в камзоле, опираясь на которую девушка впархивала внутрь – почти на ходу, – и карета тут же срывалась с места. И все: только пыль из-под колес и едва уловимый аромат дорогих
