явился с этой целью к мадам Жозеф.
– Я должен скоро уехать в Мельбурн, – сказал он ей, – но я думаю, что Луиза должна меня опередить, выехав туда на несколько дней раньше. Здесь знают, что я ее люблю. Мы не можем удержаться от того, чтобы часто не видеться. Я опасаюсь злых людей и не хочу, чтобы они пачкали дурными подозрениями репутацию этого чистого создания.
Мадам Жозеф понимала, что это справедливо и ничего не стала возражать.
Труднее всего было убедить Луизу. Инстинкт любящего сердца подсказывал ей, что здесь кроется какая-то тайна, которую не хочет открыть ей Жоанн.
Она плакала и умоляла. Жоанн был непреклонен. Единственное, чего она смогла добиться, это отсрочки на три дня.
Итак, Луиза принуждена была уступить. Она уехала с переполненным грустью сердцем, обещая писать каждый день и увозя от Жоанна такое же обещание.
Жоанн почувствовал некоторое облегчение. Однако его взволнованному воображению чудились только несчастья и по ночам в смутных сновидениях он видел у своего изголовья угрожающую тень Макса с ножом в руке.
Макс, со своей стороны, ехал день и ночь, почти не останавливаясь. Опасаясь преследования, он каждую минуту оборачивался назад, прислушивался, так как ему чудился конский топот.
Напрасно бедная Кеттли пыталась перевести дух. Ей едва было позволено щипнуть несколько стеблей травы за долгую дорогу. Она была совершенно изнурена, когда Макс сошел на землю. Доброе животное ожидало, что он немного приласкает его. Макс закинул поводья на шею лошади, легонько шлепнул ее и пустил погулять, вознаградив ее таким образом за длительный бег.
Сам он прилег у подножья дерева, чтобы поспать несколько часов. Опередив по меньшей мере на сутки тех, кто мог его преследовать, он чувствовал себя совершенно спокойным. Он знал, что полиция не имела ни возможности, ни желания совершать долгие экспедиции.
Все же он не замедлил вновь сесть на лошадь, но продолжал свой путь более размеренным аллюром, щадя Кеттли, чтобы она довезла его до конечной цели.
К вечеру третьего дня он достиг места, где должен был встретиться с Резакой.
Того еще не было.
– Это странно, – удивился Макс. – Ведь я ехал окружным путем. Ему уже следовало бы быть здесь.
Он двинулся вперед по дороге, которой должен был следовать Резака, чтобы присоединиться к нему. Сидя в седле, он погрузился в глубокие размышления об исполнении плана, который целиком захватил его.
Макс остановился перед одной из самых глубоких впадин на дороге, бывшей, кроме того, довольно широкой, и сказал со странной улыбкой, осмотревшись кругом:
– В другом месте проезд невозможен. Еще восемь дождливых дней – и нам надо напасть именно здесь. Лошадь и коляска, завязнув, сыграют нам на руку.
В этот момент тележка, груженая мукою, которую перевозили на прииски, показалась на дороге. Человек, правивший лошадьми, был высоким и крепким, несмотря на одежду, соответствующую обстоятельствам, и высокие сапоги, покрытые грязью, он имел чрезвычайно благородный вид. Кем был этот человек? Без сомнения, одним из тех бедных людей, отцов семейства, которых столько можно увидеть в Австралии – они прибывают сюда, увлекаемые надеждами и, чтобы заработать на жизнь, делаются возчиками или камнеломами.
Повозка приближалась. Макса, казалось, больше занимала она, чем кучер. Его глаза неотступно следили за колесами, которые все глубже и глубже погружались в землю, размытую дождями. Кучер остановил лошадей и соскочил вниз, чтобы прозондировать почву рукояткой кнута. Но он сам погрузился в грязь почти до колен, и это было только в начале впадины. Возчик провел рукой по лбу, как бы в отчаянии. Он поколебался, затем решил, без сомнения, что не сможет заночевать в этом неуютном месте и вернулся к лошадям. Он погладил шею своего коренника и подал команду. Три лошади приложили все свои силы и повозка медленно двинулась. Макс скрестил руки на груди и, прислонившись к дереву, стоявшему на краю леса, окаймлявшего эту дорогу, проложенную как попало, следил за продвижением повозки с таким беспокойством, будто от этого зависела его судьба.
Возчик кричал на лошадей, щелкая в воздухе кнутом. Благородные животные с разбега ринулись в тину. Но тут же повозка встала посреди впадины и все их усилия сделались бесполезными – колеса до верха были в грязи, они не поворачивались, груз мешал дальнейшему продвижению вперед. Макс казался восхищенным.
– Я думал, что впадина менее глубока, – пробормотал он. Возчик не стал стегать лошадей, чтобы заставить их выбраться из низины. Он знал, что они не могут тронуться с места. Он скинул свой редингот и, посмотрев туда, где стоял Макс, попросил его помочь.
– Охотно, – отозвался тот, – но что вы хотите сделать?
– То, что я был вынужден делать раз двадцать со времени своего выезда из Мельбурна, – ответил возчик, – а именно: сгрузить свой товар и попытаться вытащить повозку.
Макс приблизился:
– Вы выбрали себе тяжелое ремесло.
– Я не выбирал его, – отозвался мужчина, – на приисках мне платят пятьдесят фунтов стерлингов за тонну муки, которую я привожу для пропитания старателей. Меня удивляло, когда другие отказывались от этой работы. Но теперь я их понимаю, так как часто был вынужден бросать свой товар, чтобы не потерять телегу и лошадей.
– А как же золотой эскорт? – поинтересовался Макс с безразличным видом. – Говорят, что он проходит весь путь за три дня.
– Так говорят, – усмехнулся мужчина, – но не следует верить этому, будто словам Евангелия. Хотя их коляска сконструирована специально для скверных дорог, хотя она меньше нагружена и ее везут семь или восемь лошадей – это не мешает золотому эскорту часто опаздывать на день или два.
