первый урок астрономии, мы не в зуб ногой разумеется, но все интересно, планеты, их действие на человека и так далее… входит учительница, огромная, как луна, в общем, соответствует, — Борис Палыч зашелся в кашле и опасно перегнулся через перила, — я счас!
Вылетел и пристроился на лавочке.
— Ты старая, поймешь. Короче, у них в полиграфии работал наборщик. В течение двадцати пяти лет деталь за деталью вынес печатный станок; собрал, краску зарядил, и только он напечатал первую купюру, его взяли. Теперь посчитайте, закричала нам учительница, в какую астрономическую цифру оценили бы его проект, если действовать осторожней.
— Я мечтатель! Считаю и по сю пору, хотя наборщика, наверняка, уже нет в живых. Вышла у меня по экватору денежная дорожка в пять с половиной слоев…
Рассказом Ангелина Васильевна осталась довольна, согласно кивнула, каждому мужику нужна мечта! Что за мужик без мечты?! и сердито подумала, отчего решил, я старая, потому только, что всю жизнь встречаемся?!
— Горько, Васильевна.
Небо совсем погасло, зажглись окна, выступили звезды. Борис Палыч увидел звезды:
— Замаялся я; жена мою мечту никогда не разделяла.
— Разве обязательно разделять? Мечта, она и есть мечта, по жизни ведет, жизнь красит: одни через горы лезут, другие денежными коврами землю стелют.
— Если бы настоящими.
— А кто мешает?
— Нинка с бухгалтершей получку сверяют.
— И ты подчинился?
— Как иначе?
— Это уж не мое дело.
— Васильевна, не трави душу, дай, сколько не жалко.
— Денег не жалко, мечту жалко; хоть и невысокая, да другой, видать, у тебя нет.
Ангелина Васильевна пошарила в лифчике и протянула десятку. По балкону прогуливалась Нина Александровна.
— Ты зверь, зверь! — заблажила на весь двор.
— Не ори, пусть побегает, далеко не убежит…
— Может ты и права, заглянешь? Цветы все принялись, красота!
— В другой раз.
— Тяжело без Люськи?
— Как сама думаешь?
— Вижу, тяжело. Пашки давно не видать.
— На заработках.
— Ну-у-у, — завистливо потянула соседка, — все одно гляжу на тебя — свободная.
— Без свободы какая жизнь.
Ангелина Васильевна заволновалась о своем и тихонько направилась в подъезд: свободна ли?!
Статуй отчужденно смотрел в окно.
— Вот значит как! — Ангелина Васильевна остановилась в дверях. Захотелось прицепиться к чему- нибудь, отомстить, нахамить. Вместо этого спросила.
— Поверил, иной любви не существует? Что ты в самом деле? Да где я тебе океан добуду? Глядела я сегодня про океан.
Немного охолонув, рассказала кино. Статуй засмеялся. Или показалось? Ночь. Ангелина Васильевна наполнила бокал вином. Огляделась растерянно.
— Какая, к чертям собачьим свобода?! Разве что безудержно пьянствовать. Но некуда, — резанула ладонью по горлу, — нравится не нравится, люблю тебя и точка! Такие дела. Мне бы рядом с тобой встать и ночь рассматривать. Я ведь тоже кое-что могу увидеть. Смеешься?
За окном луна, синее вокруг: дороги, бугры и обвалы, лавки, столбы — все синее. Ветер резал и раскачивал синее. Мутит. Кружит голову. Ангелину Васильевну вырвало. Потемнело в глазах.
— Это любовь, да? любовь?
Повсюду боль давила, терла, хрипела.
— Проклятье! Помоги мне! — скорчилась Ангелина Васильевна.
Потянулась к недоступному любовнику и обожгла пальцы. — Не за этим ли летела Люська? Что есть в тебе, чего нет во мне? Отчего холоден и опасен? Смотри — вздутые волдырями ладони. От ласк, от ласк!
— На, возьми!
Статуй дико посмотрел на нее: кровь выступила на коже.
— Это любовь, да, это любовь! Кто-то сказал, каждую минуту надо жить перед зеркалом, вот она я! — Ангелина Васильевна обвила Статуй ногами, волосами связала шею, сжала бедра, завыла, ворочая воспаленным языком; лазорилась, кровила, студила отравленное лоно звонким мальчишеским льдом. В ее синих глазах билось безумие. Мошенник! И-р-о-д!
Ангелина Васильевна встрепенулась от бешеного сна. Крик не смолкал. Прислушалась покрепче.
— Никак Лизка! Начало-о-о-с-ь, ах, ты, господи!
— Зови скорую, — налетела в коридоре на Колю, — и полотенец тащи, покуда приедут!
Щелкнул выключатель. Лиза. Мутный немигающий взгляд, открытый рот, застывшая текучая слюна. Быстро шумно задышала, перевела взгляд на бабку.
— Что же делать? — выдохнула еле-еле.
— Хе-хе, нравишься ты мне, Лизавета. Так бы всегда! — все еще не могла успокоиться Ангелина Васильевна, — когда на краю стоишь, откуда че берется! Терпи, сейчас приедут.
На улице закричала кошка. Только этого и ждали: Лизу опять понесло в разнос. Вывернулось колесом тело, разбух живот, сдулся в пах и хлынуло по ляжкам. Лиза посинела и заверещала.
— Заодно с кошкой орешь — быть девке! — Ангелина Васильевна похлопала внучку по плечу, — тихо, тихо, чего на крик расходоваться?
Подумать только, когда я с ним — также верещу и синею, к богу, дьяволу, черту лысому кричу, — Ангелина Васильевна отерла Лизин лоб, присмотрелась: по ту сторону жизни — безумие!
— Сию минуту появятся, — Колю бил трясун.
— Понятно. Приготовь-ка теплой воды в тазик и марлю, побольше. На всякий случай.
Минут через десять Лиза заорала опять, на этот раз подвывая, потом еще и еще. Надо же, ну точно мой голос! — Ангелина Васильевна испугалась, вдруг статуй подумает чего, и побежала успокоить, объясниться. От дверей, однако, шуранулась обратно.
— Пусть что хочет, то и воображает!
Луна спряталась за высотку. В соседних окнах спали. Безрадостно.
— Ну где эти ваши врачи? — захрипела Лиза.
Коля не выдержал и разрыдался. Давясь слезами, лепетал.
— Беда, беда…
— Заткнись, твою мать, — заорала бабка.
В этот момент Лизу крутануло так, что у Ангелины Васильевны глаза полезли на лоб, — Гляди, как эта девка ломает тебя, не выжить тебе, Лизка! Не в том смысле, что умрешь, не бойся, не помрешь, но она тебя доконает!
Лиза, похоже, не слышала: мама родная — боль доставляла неожиданное удовольствие, будто кто-то любимый, любименький ласкает, шарит во всех углах, проверяет, гложет, упирается где надо, к спине прирастает, колет селезенку, и долбит, долбит, долбит: пугалась только собственного нехорошего голоса, — Дура! А малыш! Не так надо кричать, не так!
Внезапно атака ослабла. История, услышанная недавно на прогулке. Крашеная фиолетовая тетка то и дело лазила в косметичку навести брови и контур на губах, — Я несчастлива по двум причинам, — крикнула
