— О, конечно! — Форбс ожил прямо на глазах. — Надеюсь, он не придаст этому такого уж большого значения. В конце концов, он сам получал гранты куда более значительные, чем этот… и от более известных фондов, нежели фонд Бернарда Рейса. — Он призадумался над тем, что только что сказал. — Похоже, я кажусь неблагодарным, не так ли?
Я опустошила свой бокал с бурбоном. Официант убрал его со стола, прежде чем начал открывать вино. Затем он совершил ритуал дегустации, налив Форбсу несколько капель. Тот попробовал и слегка сморщил нос.
— Чего на самом деле ждут от вас те люди, которые дали вам деньги, профессор?
— Ха! Как вы догадались?
— Работа моего мужа часто зависит от грантов. Он археолог.
— Чистой энергии. Вы поняли сразу, — ответил Форбс, которого в данную минуту мой муж интересовал так же, как меня дама, торгующая косметикой. — Вот что для них означает синтез. Им подавай экологию и энергию в одном пакете. В этом и состоит фокус. Русские подошли к решению этого вопроса благодаря конверсии, и если затея выгорит, — Форбс пожал плечами, — они намного опередят нас.
— Вас беспокоит, что они вырвались вперед?
— Меня тревожит то, что я не знаю, что известно им. Их ядерный конвертер не моя область изысканий, но мне хотелось бы знать о нем. В наше время такие знания необходимы. Похоже, трансформируя энергию в силу, им удалось избежать фазы загрязнения… Если хотите, я вам объясню…
— Да, пожалуйста, — согласилась я, убежденная в том, что, восполняя свой недостаток информации в этой области, я даю ему возможность пережить лучшие моменты беседы с представителями Фонда.
Во время ужина он говорил не переставая, я подогревала беседу, время пролетело незаметно. Сознавая мимолетность нашей встречи, мы оба, быть может, были более откровенны, чем следовало, когда разговор попутно соскальзывал на нечто сугубо личное.
Когда подали кофе, Форбс посмотрел на часы.
— Мне пора собираться, — сказал он. — До Венеции осталось полчаса. Знаете, когда я впервые приехал сюда, то, упоминая здешнюю Венецию, всегда добавлял слово «Иллинойс», ибо это имя по праву первородства носит город на другом конце света. Теперь же, говоря об итальянской Венеции, я добавляю слово «Италия».
— Я рада с вашей помощью встретиться с Венецией, Иллинойс, профессор. Нам пора попросить у официанта чеки, как вы думаете?
— Значит, вы тоже сходите в Венеции? — медленно спросил Форбс, казалось, с трудом выбирая слова. Похоже, он считал, что я обманула его.
Мне даже захотелось заверить беднягу, что мне ничего не нужно от него в городе Венеция, штат Иллинойс. Поэтому я сказала:
— Да, я схожу здесь, но в моем задании, профессор, нет никакого секрета. Я работаю для «Субботнего журнала». Мы собираемся напечатать статью о Стиве Хиггенсе.
Форбс сразу пришел в себя и даже рассмеялся.
— Желаю успеха, — сказал он.
— Не думаю, что он может иметь к вам какое-либо отношение, — ответила я, надеясь прояснить ситуацию.
— Или я к нему. Можете быть уверены, этого нет.
— Ну, я пока еще не знаю.
— Скоро узнаете. Скоро все узнаете, — повторил Форбс.
Мы обменялись любезностями, оплатили чеки и тепло распрощались. Инициатором рукопожатия была я, первой протянув руку, а ему не оставалось ничего другого, как пожать ее, чтобы не показаться невежливым.
Поезд прибыл в Венецию задолго до девяти вечера, но вокзал был уже закрыт. На площади ни одной машины. На платформе кроме меня оставался только Форбс. Он помог мне донести вещи до будки с телефоном для вызова такси.
— Знакомая картина, — сказала я ему, — только не думала, что и здесь так будет.
— Почему? Думаете, мы более цивилизованны?
Меня кольнул его сарказм. Форбс ушел, пообещав прислать такси, а я с трудом поборола растерянность и чувство покинутости. То, как меня встретила Венеция, не обрадовало. На город словно обрушилась белая тишина. Время от времени по улице проезжали машины, еще реже появлялись пешеходы, казавшиеся в резком свете электрических реклам фигурами в тире. Именно это впечатление заставило меня понять, что в городе везде ненормально яркое освещение. Даже магазины, в которых не было ни души, сияли огнями. Ничто не говорило о том, что в этом городе есть свой университет.
Я ждала, прохаживаясь. Присесть было негде, даже если бы захотелось: от скамеек остались лишь следы давнего их пребывания. Печально гудели рельсы под колесами удаляющегося поезда. Пейзаж напоминал Великую депрессию 30-х годов, хотя я немногое запомнила о тех временах. Порой я сожалела, что была в ту пору так мала, и память не смогла запечатлеть многое из прошлого, и оно оказалось навечно потерянным для меня. Но пустая платформа закрытого вокзала Венеции в какой-то степени восполнила эту потерю.
Наконец подъехало такси.
Глава 2
Ветер гнал по небу тяжелые тучи, когда утром я вышла из гостиницы «Марди-Гра». Она была плохой копией новоорлеанских отелей прошлого столетия, но построена недавно, и в ней клиенты могли расплачиваться кредитными карточками. После вчерашнего негостеприимного приема на вокзале я радовалась теперь дружелюбию и предупредительности в отеле, иногда казавшихся излишними. Меня порадовал уже ждавший меня новый «шевроле-импала» белого цвета, заказанный мною накануне.
Когда я, направляясь в «Эрмитаж», была уже в двадцати милях от города, солнце наконец прорвалось сквозь тучи, хотя ветер все еще продолжал гнать их стада по небу. Воздух был чист, ветер свеж, пахло морозцем. Стоял март, капризный месяц в своем зените. Сразу же за городом равнинные просторы до горизонта были усеяны нефтяными вышками, за которыми вскоре потянулись фермерские поля, со вспаханной плодородной коричнево-черной землей и луговинами, где паслись стада. Я видела одинаковые аккуратные фруктовые сады, напоминавшие мне квадраты кукурузных посадок времен моего детства. Подъезжая к поместью «Эрмитаж», я увидела вдали предгорья Шони, а по обеим сторонам шоссе, среди дубов и зарослей гикори, появились сосны.
Хромой служка открыл железные ворота и, отсалютовав, пропустил машину к ранчо. В зеркале заднего обзора я видела, как он вновь запер ворота, и гадала, в какой из войн он получил увечье или же пострадал в шахте.
Гравий шуршал под шинами. Дорога, ведущая к дому, шла через густой парк, где даже в солнечные дни царила благодатная тень. В парке я заметила двух наездников, ехавших мне навстречу. Когда они пришпорили лошадей, я сбавила скорость. Как раз в тот момент, когда я припарковала машину, Хиггинс и его спутница уже подъехали ко мне. Он спешился и, перебросив поводья через голову красивого жеребца, отдал их своей спутнице, а сам подошел ко мне и пожал мне руку.
— Я рад, что вы нормально одеты, — сказал он, когда я вышла из машины. Хиггинс был высокого роста и красив даже в свои шестьдесят восемь лет. Взгляд его голубых глаз был проницательным и острым. Он представил свою спутницу как Лори, Она была полновата, с неулыбчивым лицом. Я дала бы ей далеко за сорок. Кто она? Секретарь, компаньонка или еще кто-то? Хиггинс предложил ей уступить мне свою лошадь, даже не спросив меня, согласна ли я на это или нет. Мне пришлось обменять свою накидку на меховую безрукавку Лори и в модном брючном костюме от Гудмена сесть на лошадь по кличке Иезавель. Видимо, предполагалось, что Иезавель сразу же собьет с меня самоуверенность, если она у меня есть. Хиггинс неспроста теснил ее своим конем, пугая и дразня. Я, не раздумывая, пришпорила лошадь, позволила ей
