— Вот эта самая подходящая! Покараульте-ка, а я обследую ее…
Я встал у двери, остальные заняли посты у окон, чтобы следить за движением охранников, а Кравцов на четвереньках пополз под нижние нары. Вылез оттуда мокрый от пота.
— Лучшего места не найти, — сообщил он нам. — Только плохо поддаются доски, сухие. Ножик потребуется.
На следующий день мы сорвали две половицы под нарами и забрались в подполье. Оказалось, что пол в бараке до метра возвышается над землей, есть где рассыпать грунт. Решили копать. Нашли кусок кровельного железа, сделали из него небольшой противень. Мисками, ложками, ногтями вгрызались в грунт. Землю укладывали на противень, волоком вытаскивали наверх и разбрасывали под полом. Вскоре кому-то из товарищей удалось раздобыть саперную лопату, и дело пошло веселее. Работали ночью, а под утро все старательно убирали, не оставляя никаких следов, чтобы не заметили фашистские ищейки. Всё шло как нельзя лучше. Прошли уже несколько метров за барак, в сторону проволочной изгороди. Уже предвкушали свободу. И вдруг — горькое разочарование… Мы наткнулись на деревянную канализационную трубу. Прогнившие доски не выдержали напора, и нечистоты хлынули в наш туннель. В бараке стало невозможно дышать, вонь распространялась по всему лагерю. Эсэсовцы, закрывая носы, ругались на чем свет стоит, называя нас свиньями. Но мы сохраняли спокойствие, боясь выдать самих себя. К нашему счастью, охранники не заподозрили нас в подкопе и ограничились тем, что реже стали заходить в барак. А нам это было на руку.
Некоторые наши товарищи после того, как туннель заплыл нечистотами, решили, что продолжать подкоп бесполезно, что из этой затеи ничего не выйдет. Однако мы не отступили. Особенно упорно работали Пацула и мой земляк из с. Торбеева Василий Грачев.
С Грачевым мы вместе учились в школе, еще в детстве мечтали стать летчиками. Мечты наши сбылись. Василий на фронте был штурманом, летал на бомбардировщике. Во время одного из вылетов в глубокий тыл врага его самолет подбили зенитки. И вот после девятилетней разлуки мы встретились с ним здесь. Узнав от меня о подкопе, Василий Грачев весь отдался заманчивой идее. Он вместе с Пацулой вызвался спуститься в затопленное подземелье и ликвидировать аварию. Вдвоем они, чуть не задохнувшись в нечистотах, заделали отверстие в трубе. Вырыли огромную яму под полом и вычерпали в нее все нечистоты из подземного хода, использовав для этой цели тазик, который мы похитили в санчасти. И работа под землей закипела снова.
От грязи и нечистот, с которыми приходилось соприкасаться во время ночной работы, у многих товарищей головы покрылись струпьями, всё тело было усыпано болячками. Мои обожженные руки превратились в сплошные кровоточащие раны, на ногах и животе появились фурункулы. Это заметил обслуживающий нас военнопленный русский врач и позвал меня к себе:
— Зайди-ка, сынок, ко мне, я посмотрю, что у тебя с руками.
Очутившись со мной наедине, делая мне перевязку, он шепотом, многозначительно предупредил меня:
— Берегите руки. Работайте осторожнее…
Этот пожилой человек стал нашим активным сообщником.
Рискуя жизнью, врач доставлял нам в барак ножи, компасы, карты Германии, нанесенные на шелковое полотно, помогал всем, чем мог. Подкоп продолжался. Но чем дальше мы углублялись, тем труднее становилось дышать в подземелье. На улице уже чувствовалось приближение осени, а в туннеле стояла невыносимая жара, не хватало воздуха, Люди в нем то и дело теряли сознание. Могла произойти крупная неприятность. Чтобы предотвратить ее, мы стали привязывать веревку к ногам каждого, кто спускался для работы в подполье, и когда он падал в обморок, вытаскивали его оттуда. Немного легче стало, когда мы пробили небольшое отверстие (душник) на поверхность.
Однажды мы в конце траншеи из-под земли просунули на поверхность небольшой железный прутик, чтобы видно было, сколько уже прошли под землей.
— Смотрите, маловеры, как далеко мы уже продвинулись! — показали товарищам, отказавшимся от подкопа как от бесполезной затеи.
На всех это произвело огромное впечатление. Люди поверили в успех подкопа. С этого дня более пятидесяти человек наперебой лезли в подземелье. Это по существу был целый отряд. Он был разбит на группы по шесть человек. Во главе каждой из них стоял офицер или политработник. Все участники подкопа были преданы Родине до последней капли крови. Среди них особенно запомнились мне два неразлучных друга, оба украинцы-земляки, служившие в одной части. Старший лейтенант Алексей Ворончук был командиром звена, а лейтенант Алексей Федирко — летчиком его звена. Вместе бились они с врагом и вместе попали в плен при весьма обидных, неожиданных обстоятельствах.
Звено Ворончука вело тяжелый воздушный бой при большом превосходстве сил врага. Геройски сражались советские летчики, показывая класс маневрирования и меткости стрельбы. Они сбили несколько «мессершмиттов». Но в последние секунды боя пулеметные очереди врага подожгли самолет Ворончука. Как ни старался опытный летчик погасить, сорвать пламя, все его усилия оказались тщетными. Задыхаясь в дыму, Ворончук выпрыгнул из горящей кабины и раскрыл парашют. Ветер нес его в расположение фашистов.
Видя, какой опасности подвергается командир звена, летчик Алексей Федирко бросился ему на выручку. Он стал кружиться над снижающимся летчиком, поливая пулеметным огнем бегущих к нему немцев.
— Держись, друже!.. Держись!.. — кричал Федирко с самолета, хотя и знал, что тот его не услышит.
Как только парашют распластался на земле, Федирко рядом с ним посадил свою машину.
— Давай скорей, тезка! — махал он рукой Ворончуку, отстреливаясь от гитлеровцев, окружавших его, из пистолета.
Фашисты открыли сильный пулеметный огонь по самолету Федирко, стараясь не дать ему взлететь. Ворончук был уже возле самолета, Федирко помог ему влезть в кабину и тут же дал газ. Самолет взревел, тронулся, набирая скорость, подпрыгивая на кочках. Уже колеса оторвались от земли, и в этот момент — сильный толчок… Летчик в спешке не разглядел столб и врезался в него. Левая плоскость оторвалась… Их окружили фашисты.
Так, спасая товарища, Федирко вместе с ним оказался в руках врага. И здесь их дружба оставалась крепкой и нерушимой. Они никогда не разлучались, как братья, вместе спали, из одной миски ели, вместе мечтали о побеге. Это они изрезали портрет Гитлера и сделали из него карты. Играя в подкидного дурака, друзья хлопали ими по носам проигравших и заразительно смеялись. Даже в самые тяжелые минуты они не теряли чувства юмора.
Вот эти неутомимые, никогда не унывавшие, безгранично любящие Родину товарищи самоотверженно работали в подземелье, стараясь в точности осуществить план побега.
Теперь, когда наш отряд вырос до пятидесяти человек, решено было вести подкоп не за проволоку, а дальше, под здание комендатуры, чтобы ночью перебить охрану, захватить оружие, уничтожить всех часовых. После этого пленные смогут на захваченных машинах пробраться в леса и там создать партизанский отряд. Ради этой святой цели каждый проявлял упорство, смекалку и находчивость. Более сильные из нас опускались под пол, а кто послабее — оставался наверху и следил, чтобы к бараку неожиданно не подошел часовой.
И откуда только брались у нас силы, чтобы после дневного каторжного труда еще ночь работать в подземелье! Их придавала нам любовь к Родине, надежда и стремление вернуться в строй.
Но как ни печально было, своего плана и на этот раз нам осуществить не удалось. Эсэсовцы разузнали о готовящемся побеге. Подкоп был раскрыт. Большая группа военнопленных из нашего барака тут же была отправлена в карцер. Меня бросили в одиночную камеру, вернее, щель, размером не больше двух квадратных метров. В углу ее стояла чугунная печь, день и ночь топившаяся каменным углем. В камере стояла невыносимая духота. Мне не давали ни пить, ни есть. Целыми днями я лежал на голом цементном полу, а ночью часовой водил меня на допрос.
Стол в кабинете коменданта был уставлен яствами и разными винами. Меня подозревали как одного из организаторов подкопа и надеялись склонить к предательству. Лагерфюрер настойчиво предлагал мне во всем сознаться и выдать соучастников. Но этого мало. Он заготовил текст листовки, обращенной к советским
