смысла — нет. Можно назвать две нестыковки.
Первая, когда контуженый ефрейтор (актер Олег Федоров) завел Кэт с детьми в подвал полуразрушенного дома, а сам пошел ждать автобус. Он явно не знал одной из особенностей немецкого общественного транспорта — он ходит по расписанию. Может быть, в годы войны это не всегда удавалось, но зачем тогда на автобусной остановке выстроилась очередь? Военнослужащему было достаточно подойти к этим людям и спросить, когда будет автобус.
Вместо этого он терпеливо высматривал его из-за угла. Интересно, а что он собирался делать, когда автобус подъедет? Бежать сразу за Кэт, так они не успеют. Попросить водителя подождать минут пять, пока он сбегает за женой и детьми, но такое странное поведение могло лишь насторожить водителя. Ответа на этот вопрос мы не узнаем: беднягу пристрелили.
Вторая нестыковка — это стрельба около автобусной остановки.
Смысл поступка ефрейтора объясним только с позиции авторов — Штирлицу было бы крайне сложно переправить через границу случайного свидетеля. Да и Центр активно противился бы этой идее. Им-то контуженый немецкий солдат точно был не нужен. А бросать на произвол судьбы в Берлине — это верный провал. Выход один — бедняга должен умереть. Заодно и постреляли. Шпионский фильм все-таки!
Однако если следовать обычной логике, то ефрейтор, заметив полицейские автомобили, должен был спрятаться в подвале. Даже если бы произошло чудо и он перестрелял всех полицейских, то через несколько минут район был бы оцеплен и искали бы радистку не несколько человек, а как минимум рота. А что еще остается делать, когда контуженый фронтовик устраивает стрельбу в центре столицы Третьего рейха? Это в начале девяностых годов прошлого века стрельба в центре Москвы никого не удивляла, а в 1945 году это воспринималось как ЧП. Не важно, где оно произошло — в СССР или Германии.
11-я серия
В 5 часов утра у Штирлица встреча с Мартином Борманом. Вряд ли они беседовали больше часа — если, конечно, не ударились в откровения или в воспоминания. Конечно, последний может часами поносить Гиммлера, Кальтенбруннера, Риббентропа и особенно Геббельса и радуется каждому новому слушателю, но разумнее предположить, что в 6 утра Штирлиц уже находился в своем особнячке и беседовал с Генрихом Мюллером. Сколько может длиться это душевное общение двух скрытных людей, разбавленное двух- или трехкратным прослушиванием магнитофонной записи беседы Штирлица с Борманом? Часа два, не больше. Значит, Кэт позвонила в 8 часов утра, если не раньше. А до этого она еще гуляла по безлюдному Берлину и пыталась попасть в закрытое метро. На календаре начало марта, а в городе уже светло.[35]
В одной из бесед с Генрихом Мюллером Штирлиц мимоходом упоминает, что Мартин Борман на своем автомобиле довез его до дому. Сам по себе этот факт выглядит странно. Второе лицо государства помогает добраться до дому скромному офицеру СС. Что он, девушка, которую нужно проводить, чтобы на нее не напали хулиганы? Хотя проблема не в этом, а в элементарных требованиях конспирации. Ну не мог так поступить реальный разведчик.
Советская радистка полдня катается по городу без денег и документов, ее разыскивают все полицейские Берлина, даже фотографии сделали, но она так и не попадается сотрудникам правоохранительных органов.
Радистка звонит в Бабельсберг по телефону 42–75–41, хотя номера этого района начинаются с цифры «8».
Ранним утром, когда Штирлиц приезжает к Вальтеру Шелленбергу, чтобы получить разрешение на оформление фальшивых документов для себя и Кэт, в особняке дежурит очень предупредительный дворецкий. Еще до того как хозяин попросил у него ручку, он держит ее наготове, как и папку.
Штирлиц оформляет заграничный паспорт для Кэт. Все хорошо, но непонятно, откуда он берет ее фотографию ранним утром, если ее документы погибли при бомбежке или хранятся в гестапо. Варианты:
1) делает в «срочном фото», которое работает круглосуточно;
2) печатает собственноручно в подвале своего особнячка, где у него оборудована фотолаборатория (нужно же где-то ему делать фотокопии со служебных документов);
3) вытаскивает из тайника заготовленную заранее фотографию;
4) рисует.
Другой вопрос — как ему удалось «заказать» не один, а два паспорта? Интересно, как на это среагировал бы Вальтер Шелленберг, когда бы узнал, что в служебную командировку его сотрудник укатил с дамой.
Когда советский разведчик вместе с радисткой пересекает немецко-швейцарскую границу, то повышенное внимание к этой паре со стороны пограничников объясняется просто. Обручальное кольцо у «мужа» надето на правой руке, хотя немцы носят его на левой.
12-я серия
Так создатели фильма назвали УАЗик (создан спустя несколько десятилетий после окончания Великой Отечественной войны), на котором гестаповцы приехали арестовывать Карла Вольфа, который прилетел на советском самолете «Ли-2» (так в фильме) из Швейцарии. Можно допустить, что эту машину он выбрал из соображений конспирации, но проблема в том, что шансов пролететь и не быть сбитой ПВО Третьего рейха у нее минимальна. Можно предположить, что в Германии началась неразбериха, но не до такой же степени, что самолеты противника могли спокойно летать над ее территорией.
Сама идея попытки ареста Карла Вольфа тоже выглядит абсурдной. Эрнст Кальтенбруннер не мог взять под стражу руководителя личного штаба своего начальника — Генриха Гиммлера, не получив санкции последнего. Да и Вальтер Шелленберг, который освободил генерала, не мог сделать этого, т. к он подчинялся Эрнсту Кальтенбруннеру.
За долгие годы работы в разведке чекист так и не узнал: написав текст левой рукой на французском языке, невозможно скрыть свое авторство. Да и смысла в этом особого не было. Ведь курьер повезет письмо через освобожденную Францию, и шансы на то, что его захватят агенты спецслужб Третьего рейха, минимальны.
Когда Штирлиц после выполнения задания возвращается в Берлин, то решает отдохнуть, расположившись на лужайке. Мимо него проносится советский «жигуль» и «ЗИЛ-130» с прицепом. Наверно, командировка затянулась, и он вернулся уже в ГДР.
Мы рассказали лишь о самых заметных «киноляпах». Такие недочеты сценаристов, консультантов и съемочной группы свойственны большинству художественных фильмов. Внимательный зритель благосклонно воспринимает такие ошибки и, возможно, даже получает удовольствие от того, что он оказался внимательнее и умнее создателей кинокартины.
Другое дело, если в самом сценарии было допущено множество грубых исторических ошибок на
