– Всего доброго, – откликнулись эхом Лес с детьми.
Рауль повернулся и пошел к выходу. Но не успел он дойти до середины вестибюля, как Лес окликнула его:
– Мистер Буканан…
Рауль приостановился и обернулся.
– Я поднимусь наверх следом за вами, – сказала Лес Робу и Трише, которые уже двинулась вслед за коридорным к лифту. – Хочу только перемолвиться несколькими словами с Раулем… мистером Букананом.
Это почти неуловимая заминка напомнила ему те встречи, когда она называла его Раулем, и то, как ее губы выговаривали его имя, – медленно, задерживаясь на его звуке, словно пробуя на вкус. Он ждал, пока Лес подойдет к нему. Ее высокие каблучки звонко цокали по мраморным плиткам пола.
– Что-нибудь еще? – Рауль сдержал желание назвать ее по имени, хотя Лес сама разрешила именовать ее так. Но какое-то инстинктивное чувство предостерегало его: не надо устанавливать фамильярных отношений, и теперь он подчинился этому внутреннему голосу.
– Да, – отчеканила Лес.
Соболиная шуба свободно свисала с плеч женщины, как мантия, а высокий воротник обрамлял лицо Лес роскошным черно-коричневым мехом – таким же темным, как и ее глаза.
– Уверена, вы прекрасно отдаете себе отчет в том, что моя дочь очень сильно вами увлечена. Я буду чрезвычайно вам признательна, если вы не станете поощрять этот интерес. Вы совершенно ей не подходите, а я не хочу, чтобы Трише пришлось страдать. Это все, мистер Буканан.
Она отпустила его царственным жестом и, отвернувшись, пошла к детям.
Ошеломленный, Рауль смотрел ей вслед, чувствуя, как в нем медленно закипает гнев. Она говорила с ним как со слугой. Словно он не ровня ей, а в чем-то ниже ее по положению. Она сообщила, как само собой разумеющееся, что он недостаточно хорош для ее дочери. Рауль резко повернулся на каблуках и широким шагом вышел из отеля.
На следующее утро они медленно катили в автомобиле по забитым транспортом улицам. Однако Лес не жалела о том, что пробки на дорогах не позволяют прибавить скорости – это давало возможность разглядеть Буэнос-Айрес при дневном свете. Город был расчерчен словно по линейке – строго распланированные площади и прямые широкие проспекты. Порой просторные бульвары, по которым они проезжали, казались слишком «правильными». Лес не могла подобрать другого слова для определения, как ни старалась. Здесь не чувствовалось того отпечатка времени, который придает особое очарование старинным бульварам и улицам европейских городов. Лес попыталась представить, как выглядит город, когда цветут палисандровые деревья, наверняка смягчающие холодную и строгую прямизну его линий. До сих пор им еще не встретилась ни одна узкая или извилистая улочка. Все проспекты, по которым они проезжали, казались чередой бесконечных кварталов, убегающих к какой-то отдаленной, исчезающей за горизонтом цели.
Большинство зданий выглядели современными, выстроенными несколько десятилетий, а не столетий назад. Внимание Лес привлек старый кафедральный собор с коринфскими колоннами, возвышающийся на одной из площадей. Его архитектурный стиль напомнил ей церковь святой Магдалины, украшающую площадь Согласия в Париже. Она сказала это вслух, и Рауль объяснил, что собор – одно из самых старых зданий в Аргентине, выстроенное в восемнадцатом веке. В нем покоятся останки генерала Хосе Сан- Мартина, освободителя Аргентины, который возглавил восстание против испанцев за национальную независимость у себя на родине, а также в Чили и Перу.
Это было одно из редких мгновений, когда Рауль заговорил. С тех пор как они выехали из отеля ровно в десять утра, он не произнес почти ни слова. Лес понимала, что в этой его холодности повинен не кто иной, как она сама. Вчера вечером она напрямик выложила свои требования, не дав ему ответить. Она не хотела, чтобы страстная влюбленность Триши стала предметом обсуждения. Возможно, ей следовало вести себя с ним как мать, озабоченная благополучием дочери, и привлечь Рауля себе в союзники, но теперь было слишком поздно. Кроме того, она не хотела иметь его в союзниках. Она просто желала, чтобы он держался от Триши подальше, и прямо и ясно высказала ему это накануне.
Ее взгляд скользил по его профилю. Неожиданно Рауль повернул голову и их глаза встретились. И Лес почувствовала, что за вежливым и спокойным выражением его лица скрывается гнев. Глаза Рауля сверкали холодной голубизной, как ледник в горах. Они бросали ей вызов, но Лес не раскаивалась в том, что сделала, хотя ее действия и создали нарастающее напряжение.
– Вы, кажется, хотели что-то сказать, мистер Буканан? – проговорила она.
Сзади раздался автомобильный гудок, вновь привлекший внимание Рауля к дороге.
– Вероятно, вы уже читаете мои мысли, – спокойно предположил Рауль.
– Возможно, и читаю, – нахмурилась Лес, вздернув подбородок.
– В таком случае нет необходимости объяснять, что я думаю, – ответил он. – Это уже ваша забота, а не моя.
– Рауль, что вы сказали? – Триша, сидящая на заднем сиденье, наклонилась вперед. – Я не расслышала.
– Может быть, потому что он говорил не с тобой, – предположила Лес, отлично отдавая себя отчет в том, что Триша пришла бы в ярость, если бы узнала об их вчерашнем разговоре.
С тех пор как Триша стала свидетельницей спора между Лес и Эндрю, ее отношения с матерью так и не наладились. Возможно, Лес не следовало вмешиваться в то, что происходило между дочерью и Раулем, но она не могла праздно стоять в стороне и смотреть, как Триша совершает ошибку. Когда Лес было столько, сколько сейчас Трише, Джейк дважды предупреждал ее, чтобы она не встречалась сначала с одним, а потом с другим своим ухажером. Все дело было в их более чем сомнительной репутации. Так и должен поступать отец. Но, поскольку Эндрю отказался вмешаться в сердечные дела дочери, у Лес не оставалось иного выбора, как управиться с этим самой, на свой страх и риск.
– Я думала, что вы, может быть, показывали что-нибудь. – Триша перегнулась через спинку переднего сиденья так, что лицо ее оказалось возле плеча Рауля. – Мы не проезжали мимо места, где вы жили после того, как переехали в Буэнос-Айрес?
