Спокойной ночи, дорогая.
– Спокойной ночи.
Лес знала совершенно точно, где блуждали его мысли. Он думал о Клодии Бейнз.
Когда Эндрю ушел, Лес вновь уселась за туалетный столик, задумчиво глядя в зеркало. Она ревновала. Это было настолько новое для нее чувство, что она не знала, как с ним справиться. Это же смехотворно. У нее нет никаких причин для ревности. Ясно, что Эндрю просто увлечен этой брюнеткой, поет ей гимны и восторгается ею, как маленький мальчик новой игрушкой… Но это не более чем рабочие отношения. Не будет же она, Лес, думать, что ей придется вступить с Клодией Бейнз в борьбу за внимание Эндрю.
Лес изучала в зеркале свое отражение, вспоминая, как свежо и молодо выглядит брюнетка. Она вытянула шею и пробежала пальцами по ее изгибу, удивляясь тому, что прежде не замечала мелких морщинок на коже. Она наклонилась поближе к зеркалу. А эта легкая паутинка вокруг глаз, которая становится заметнее, когда она улыбается… Лес открыла баночку с увлажняющим кремом и нанесла немного вокруг глаз, оторожно вбивая в кожу кончиками пальцев. Она никогда не тревожилась о том, что стареет, и молча жалела женщин, которые претерпевали сначала жесточайшие муки подтягивания кожи, а затем в течение нескольких месяцев – онемелость лица, и все только затем, чтобы выглядеть моложе. Она зрелая, привлекательная женщина, уравновешенная и уверенная в себе – или, во всяком случае, так она о себе всегда думала.
Это несправедливо. Внутренне она не чувствовала себя ни йоту старше Клодии Бейнз. И никто еще ни разу не угадал ее настоящий возраст. Но этой ночью дети, Эндрю и эти морщинки на шее – все словно бы сошлось вместе, чтобы напомнить ей, что она уже больше не молода. Она и не заметила, как время настигло ее. Как-то однажды она сказала: сорок два – это такой же блаженный возраст, как и двадцать четыре. Но когда ей было двадцать четыре, она думала, что сорок два – это пожилой возраст. Пожилой. Какое жестокое слово.
Незадолго до рассвета прошел дождь. И воздух этим ранним утром – свеж и ясен, словно промыт дочиста. Тренировочное поле для поло сверкает зеленью, соперничая в яркости с ясным голубым небом. Оно совсем не раскисло, несмотря на дождь, – потому что на большей его части под землей проложены перфорированные трубы, которые в зависимости от нужды то отсасывают излишек влаги, то, наоборот, – увлажняют почву.
Лес пустила темно-гнедую лошадь небыстрым галопом к белому мячу, остановившемуся около центра поля. Она была одета в спортивную рубаху песочного цвета с длинными рукавами и коричневые брюки для верховой езды, на голове – шлем для поло, чтобы защитить лицо от случайных ударов мяча, летящего с большой скоростью. Подскакав к тренировочному пластиковому мячу, она заранее приготовилась к броску и взмахнула клюшкой. Раздался звучный щелчок, и Лес ощутила вибрацию от удара, передавшуюся руке, когда клюшка с силой послала мяч вперед. Белый шарик взлетел в воздух. Лес не стала преследовать мяч – его перехватит скакавший навстречу с другой стороны поля Роб. Гнедая лошадь нетерпеливо фыркнула: ей наскучила однообразная работа – отработка ударов, она предпочитала возбуждающий азарт игры. Лес натянула поводья и остановила гнедую, чтобы посмотреть, как ее сын галопом налетает на мяч, готовясь к броску.
Самое главное в таких случаях, когда мяч и всадник движутся навстречу друг другу, – правильно выбрать момент удара. Клюшка Роба, настолько слившаяся с рукой юноши, что, казалось, была ее продолжение, взлетела и опустилась по широкой дуге. Удар, и мяч, взвившись свечкой, вновь взлетел в воздух, сменив направление. Роб повернул лошадь и поскакал вдогонку за мячом. Лес угрюмо покачала головой – она заметила, что у пони Роба неверный шаг: при повороте внешняя нога засекалась о внутреннюю. И Роб не делал никаких попыток исправить ошибку. Он послал мяч в центр поля, где ждала его мать, и поскакал ей навстречу.
– Думаю, для одного утра ты поработал вполне достаточно, Роб, – сказала Лес, когда лошадь сына поравнялась с ее лошадью.
– Еще один часок, – заявил он.
– Сейчас самое время прекратить, – стояла на своем Лес. – Ты начинаешь делать ошибки. Во время последнего удара твоя лошадь шла совершенно неправильно. Только новички так ошибаются, Роб. Значит, ты сильно переутомился…
Роб беспокойно заерзал в седле, приподнялся на стременах. Кожаное седло заскрипело.
– Я должен был сосредоточиться на мяче. – Он избегал смотреть матери в глаза.
– Ты работал как одержимый всю неделю. Пора немного передохнуть.
– Может быть, ты права, – вздохнул он.
– Конечно, права.
Лес подобрала поводья и стиснула ногами лошадиные бока, направляя гнедую вперед, к краю поля, где стоял, наблюдая за ними, Джимми Рей. Роб последовал за матерью, подгоняя клюшкой мяч рядом с собой. Лес остановила лошадь рядом с Джимми, передала ему свою клюшку и спешилась. Рабочий принял у нее повод и отвел гнедую в сторону, ожидая подъезжающего Роба. Лес сняла шлем и потрясла головой, расправляя волосы. Неподалеку на траве стоял ее белый «Мерседес» с откинутым верхом.
– Мне надо возвращаться домой и помочь Эмме с приготовлениями к приему. – Она сняла перчатки и сунула их в шлем, который держала под мышкой.
Роб в это время спрыгнул с седла на землю.
– Лес, ты можешь задержаться на минутку? Мне надо с тобой кое о чем поговорить. – Он обернулся и протянул Джимми Рею повод своего пони. – Отведи лошадей на конюшню и дай им остыть.
Лес подождала, пока рабочий отведет лошадей подальше, и посмотрела на сына.
– О чем ты хочешь поговорить? – По выражению его лица она догадывалась, что беседа предстоит серьезная.
– Отец давит на меня, чтобы я решил наконец, в какой из университетов буду поступать.
– Я понимаю, что тебе кажется: до выпускных школьных экзаменов еще далеко, несколько месяцев, а потому можно не спешить… Но тебе в самом деле стоит подумать, где ты будешь дальше учиться, – сказала Лес, поддерживая мужа.
– В том-то и дело. Я уже принял решение. Этой осенью я никуда поступать не буду. – Он говорил
