могли запечатлеть в юбке, поднятой выше головы порывом сильного ветра, она стала носить сшитые по фигуре узкие костюмы. Чтобы на голове всегда был порядок, и волосы выглядели аккуратно, заплетала французскую косичку и закрепляла ее лаком для волос, не позволяя выбиться ни одной непослушной пряди. Она никогда не носила колец на правой руке, чтобы избежать боли во время слишком крепких рукопожатий. Список этих маленьких хитростей был бесконечным и постоянно пересматривался. Временами Джоселин чувствовала себя пленницей, скованной по рукам и ногам многочисленными запретами.
У входа в галерею их ждал смуглый, с фигурой атлета Алекс Бейкерсмит – главный привратник Белого дома. Эта скромно звучащая должность означала, что Алекс был ответственным практически за все в Белом доме: за бюджет, персонал, ремонт, прием гостей и многое другое.
Однако вид Уолли Гамильтона, одного из советников отца и заместителя президентской администрации, который также с нетерпением ожидал их, заставил Джоселин остановиться. Как обычно, он был занят тем, что грыз ноготь большого пальца.
– А что здесь делает Уолли? – вслух поинтересовалась Джоселин.
– Видимо, ждет меня, чтобы вместе пойти в мой кабинет, – ответил отец.
– У тебя собрание прямо сейчас? – с ноткой протеста в голосе воскликнула Джоселин, зная, что отец так же, как и она, на ногах с четырех утра.
– Двайт Хокинс должен предоставить мне последние сведения о террористическом акте в Париже, – пояснил президент, поглядывая на госсекретаря.
– У Уолли слишком озабоченный вид – надеюсь, новости не такие плохие.
– Уолли всегда чем-то озабочен. Я еще не встречал человека, который во всем находил бы плохое, – заметил без злобы Уэйкфилд. – Вот почему я его так ценю. Когда он рядом, я уверен, что узнаю о проблеме со всех сторон. Но в данном случае не думаю, что он обеспокоен атакой террористов. Скорее всего, получил последние результаты опросов избирателей. Посмотрим на его реакцию, когда он услышит, что я разговаривал с Такером.
– А что это может изменить? – удивилась Джоселин.
– Ты все равно не поверишь в это, – предупредил ее отец, у которого от улыбки на щеках появились ямочки, – но Уолли искренне верит, что Такер приносит мне удачу.
– Что? А почему? – рассмеялась Джоселин.
– Тебе лучше спросить об этом у Уолли, – игриво тряхнул головой отец. – У него на это целый ряд причин.
– Но ты ведь не веришь в это?
– Я – нет, но если в это верит «пророк злой судьбы» Уолли, то стоит задуматься, – пошутил президент.
Перед тем как оставить Джоселин и присоединиться к своему помощнику, он взглянул на ее ноги.
– Тебе стоит подняться и сходить на массаж, – заботливо посоветовал отец. – Твои уставшие ноги почувствуют себя намного лучше.
Однако в ту минуту Джоселин никого не хотела видеть, даже массажиста. Она не выдержала бы еще одного человека, который снова начал бы ее мять, растягивать и управлять ею.
– Спасибо, – отозвалась Джоселин, – но я лучше подольше полежу в джакузи.
– Добрый день, мистер президент, мисс Уэйкфилд, – приветствовал их Алекс Бейкерсмит, слегка наклонив при этом голову.
– Алекс, – рассеянно кивнул Уэйкфилд и положил руку на плечо Уолли. Вместе они пошли по коридору, который вел в западное крыло, где находился кабинет президента.
– Здравствуй, Алекс. – Джоселин выдавила слабую улыбку и прошла через двери, которые он распахнул перед ней и ее личным телохранителем Майком Бассетом, всюду следовавшим за ней по пятам.
Как только Джоселин вошла в коридор, она остановилась и сбросила туфли, ощутив под горящими и ноющими от боли ступнями, затянутыми в нейлоновые чулки, прохладу мраморного пола. И сразу испытала облегчение, возможно неполное, но долгожданное. Джоселин ненадолго задержалась, чтобы им насладиться, потом заставила себя идти дальше.
В тот момент ей было почти безразлично, насколько нелепо, должно быть, она выглядит, шествуя по Белому дому в дорогом костюме с туфлями на низком каблуке в руках. Мысленно Джоселин благодарила Бога, что поблизости нет фотографов, которые с радостью запечатлели бы ее в таком виде и разместили бы это фото во всех утренних газетах.
Она молча шла к жилой части президентского особняка, расположенной на втором этаже. Как обычно, агент Майк Бассет проводил ее до лифта: агенты спецслужб не допускались на второй и третий этажи. Таким образом, для первой семьи страны создавалась иллюзия частной жизни.
Однако Джоселин понимала, что это всего лишь иллюзия. Персонал Белого дома насчитывал сотни человек, готовых удовлетворить любую ее просьбу или каприз, кроме одного, хотя об этом Джоселин мечтала больше всего на свете – побыть одной. Но такое было практически невозможно. Даже если она не видела дворецкого, горничной или камердинера, выполняющих свои обязанности, то все равно знала, что они где-то поблизости.
Краем глаза Джоселин заметила на столике у лифта вечерние газеты, среди которых были письма, оставленные для нее и отца; срочная корреспонденция была помечена красным.
От переутомления и стресса, вызванных напряженной работой на прошлой неделе, нервы были на пределе. Взгляд Джоселин задержался на стопке писем, помеченных красным. И внутри у нее все взбунтовалось при мысли, что снова предстоит масса дел. Джоселин решительно прошла мимо столика, но затем вернулась обратно. Зажав под мышкой туфли, схватила письма и яростно перелистывала их, отбирая адресованные ей. Таких оказалось семь, из них четыре – с красными флажками. Выхватив их из стопки, Джоселин безжалостно скомкала конверты в ладони.
Один день – это все, о чем она мечтает. Всего лишь двадцать четыре часа для себя одной: чтобы делать то, что пожелает, идти туда, куда захочет, надеть то, что понравится, говорить то, что сочтет
