дороге в машине забарахлили свечи – ты помнишь, как во время войны не хватало запчастей, – и эта жирная свинья, хозяин гаража, где я остановился, вымогал бензин для двух дубин с короткими бостонскими стрижками, которые тащились на грузовике, полном банок с консервированными фруктами. Я болтался вокруг, покуривая, но он заявил мне, что я должен быть благодарен, если он даст мне хоть одну из его драгоценных свечей. «Я считаю, что все идет вам – тупицам из армии», – сказал он, будто мы жили на какой-то доход с земли. «Да, – сказал ему я, – когда мы вернемся, здесь будет, вероятно, серьезная война. Вы здесь только слушаете радио и вяжете носки!» И тогда эти двое разозлились, и через некоторое время он бросил мне, что не хочет денег за свечу. Я ушел, но помню каждую минуту.
С этих пор я начал бояться в воде глубины. Я хорошо себя чувствовал, погружаясь при дневном свете или неглубоко, но я не мог работать с мыслью, что подо мной темная глубина, которая может просто поглотить тебя... – Ферни крикнул Аугусто чтобы проверить, не забыл ли тот следить за температурой двигателя. Аугусто ответил, что не забыл. – Ты не знаешь, что значит находиться на маленькой подводной лодке. – Томас просто констатировал факт.
– Представь себе, что ты пересекаешь Северное море в капоте двигателя, прижатый к нему. На тебе водолазный костюм, значительно более нелепый и ненадежный, чем современные. Ты втиснут в пространство, значительно менее, чем телефонная будка, или протискиваешься через залитый водой отсек, у двери которого есть мерзкая привычка ломаться, и тогда оказываешься запертым в плотно закрытом гробу. Но тебе может повезти. Крышка люка окажется не прижата или не запаяна, и тогда ты выберешься в океан, пройдешь по верху маленькой подводной лодки – она не шире доски и по мере твоего передвижения становится уже и уже. Заостренный нос, на котором ты наконец начинаешь балансировать, с громким металлическим треском колотится о большую противолодочную сеть, простирающуюся во всех направлениях, которые тебе видны. Звенья сети по размеру как колесо штурвала, и ты держишься за одно, чтобы успокоить, остановить себя, так как ты вертишься при этом, как режущий инструмент. Все это время шкипер поддерживает мотор в рабочем режиме так, что нос лодки продолжает подталкивать сеть. Она трется и скрипит, и поток свежей воды может выбросить буй, или из-за дождя становится еще темнее. Твой металлический башмак скользит на тугом канате, где ты стоишь. – Томас потер руку и передернулся. – У меня повторялся кошмар: я соскальзывал с палубы и падал на морское дно. – Он снова вздрогнул. – Так, конечно, и случилось. Я схватился за сеть, когда подводная лодка накренилась. Двигатель заглох и вышел из строя. Я оказался один в океане, висящим на сети. – Томас потер свой лоб и глотнул виски. Я налил ему еще. Он не произнес ничего, пока я не спросил:
– И что же ты сделал?
– Я полез по сети как по лестнице, ступенька за ступенькой. – Белые руки Томаса стиснули край одеяла. – Я держался на верхушке сети, пока утром не пришла германская лодка, чтобы проверить ее. Они мне потом сказали, что им пришлось буквально отрывать мои пальцы от металла, чтобы втащить меня в лодку. Я единственный с нашей подводной лодки остался в живых. Они накормили меня, и я проспал в местных морских казармах сутки. Немецкий язык я знал только на школьном уровне, но этого оказалось достаточно, чтобы объясниться. На следующий день меня накормили обедом в столовой для германских офицеров и дали несколько лишних рюмок в честь того, что я остался жив. В нормальных условиях меня бы отправили в лагерь для военнопленных, и этим все бы кончилось, но один из офицеров вечером за ужином сообщил: «Два тела застряли под винтом у левого борта большого крейсера. Мы хотели поднять их, но в радиусе ста миль здесь нет ни одного водолазного соединения». Он сказал, что нет иного выбора, как запустить винты. Он надеялся, что я понял. Конечно, ни один моряк не обрадовался бы такому поручению. – Томас шмыгнул носом и покрутил свое виски в стакане. – Я сказал, что, если они отдадут мне мое снаряжение и перезарядят баллон с кислородом, я подниму их в одно мгновение. Все в столовой выразили восхищение духом товарищества, который я проявил, тем, что я достану тела своих друзей для торжественных похорон, которые германский флот сочтет за честь устроить им. – Томас взглянул на меня. Я не улыбался. – Легко быть циником сейчас и рассматривать это как обычную работу по подъему чего-то со дна, но в то время пропаганда побуждала нас всех действовать подобно героям британских фильмов, ты понимаешь, что я имею в виду?
– Не очень, – пожал я плечами.
– Как бы то ни было, но двое германских офицеров-подводников решили сопровождать меня и объявили, что будут использовать фотоаппарат. Я не очень в этом разбирался, а они не пытались что-то объяснить. Они были такими же профессионалами, как ты, и знали, что такое добывать информацию.
– Да, – сказал я, – собирать информацию – это то же самое, что собирать сливки с кислого молока. Если ты станешь выжимать миткалевый мешок слишком сильно – все пропало.
– Верно, так оно и случилось; они собирали свою информацию крупица за крупицей, а пока я жил в их офицерской казарме, у меня был денщик и хорошая еда, и они говорили, чтобы я не торопился, и, может быть, я захочу убедиться, нет ли поблизости еще тел. Потом они устроили пышные похороны с массой пустых слов о товарищах-моряках, которые бросают вызов морской пучине, и все такое. Меня послали в Куксхафен, в отделение для военнопленных.
Там еда была отвратительная и со мной обращались как с заключенным. Однажды вечером, когда я чувствовал себя хуже некуда, один из немецких офицеров, с которым я встречался в Норвегии, посетил меня вместе с человеком по имени Лавлесс.
– Грэм Лавлесс? – спросил я. Это был племянник Смита.
– Да, – кивнул Томас. – Я заметил им, что я являюсь членом Британского союза фашистов. Они пообещали, если я вступлю в Легион Святого Георгия (который потом стал называться Британским свободным корпусом), то могут устроить так, чтобы я жил вместе с германскими морскими офицерами.
Они заверили, что ко мне будут обращаться только за тем, чтобы использовать подводное снаряжение для спасения жизни или имущества от нашего общего врага – моря.
Томас посмотрел на меня и пожал плечами.
– И ты клюнул на это.
– Да, клюнул.
– И тогда ты встретился с Джорджо Оливеттини?
Томас не попался в ловушку, он вошел в нее медленно и сознательно. Он взглянул на меня и сказал:
– Да, я скоро встретил его. Он тебе говорил?
Я попробовал простую ложь.
– Сам догадался, встретив тебя на подводной лодке в ту ночь, когда погиб Джорджо.
– Значит, это был ты! – воскликнул Томас. – Да, я иногда плаваю ночью ради удовольствия.
Я знал, что он лжет. Конечно, той ночью он занимался своим делом, связанным с поставками героина, но я ему даже не намекнул на это. Встал и налил нам обоим. Виски помогло Томасу расслабиться. Наконец он сказал:
– Это была мероу[30]. – Я предложил ему лед из холодильника. – Это была мероу, – повторил он опять. – Я положил в его стакан кубик льда и второй – в мой. – Это была мероу. – Он закричал так громко, как только мог. – Это была мероу, слышишь!
– О'кей, – согласился я.
– Они разрывают на куски. Огромные рыбы мероу размером со свинью, у них зубы как бритвы. Они внушают ужас. У этих берегов их тысячи, некоторые достигают восьми футов в длину. Как правило, они живут в скалах, но эти жили в трещинах раздавленного корпуса, подводной лодки. – Я вспомнил глубокие порезы на теле Джорджо. Может, он не лгал. Томас начал говорить быстро: – Когда я впервые встретился с ним, он был лейтенантом. Вермахт не очень высоко оценивал итальянские вооруженные силы, но эти водолазы имели иную репутацию. К каждому их слову прислушивались все. Выглядело все действительно забавно. Джорджо принадлежал к тем, кто понимал, какой фарс вся эта проклятая война. Мы оба воевали по обе стороны. Он имел германскую медаль и американскую медаль.
– Не знал этого.
– Да, я присутствовал при его награждении германским орденом Орла со звездой «За заслуги». – Ферни поднял свой стакан с виски и глотнул из него. – Он был потрясающим ныряльщиком. – Томас выпил еще немного. – Убить его! Я не мог его убить. Ты представляешь себе человека на трапеции, который столкнул бы с проволоки другого канатоходца, представляешь?
