— Этого просто не может быть, — напрягся Харви. — Все складывалось потрясающе хорошо, пока длилось, но уж слишком хорошо. А когда сама жизнь находится под угрозой, личное счастье должно отступать на второй план.
Я так и не понял, что он имел в виду.
— Рад, что ты все видишь в таком свете, — отозвался я.
— Ты все время был в курсе? — спросил он. Я кивнул. — Он не такой уж важный агент. Всего лишь курьер, который пару лет работал на русских, но они ценили его далеко не по высшей ставке. Пока Сигне не убила его. Тогда они спохватились. После того как Сигне убила его заколкой для волос — в школе Мидуинтера ее научили, как это делается, — и похитила у него кое-какие документы, внезапно он обрел значимость стал героем и мучеником. Я не знал, — нахмурился Харви. — Как-то все это забавно. Я ничего не знал, и Сигне лишь вчера мне все рассказала. — Он стоял, плотно обхватив себя руками как бочку обручами. — При настоящем положении дел они ей ничего не сделают, но, окажись она в России, ей бы пришлось выдержать нелегкие допросы.
Я кивнул, соглашаясь.
— Ее бы стали допрашивать.
— Всего она убила четырех человек, включая русского курьера и Каарну. В организации Мидуинтера она считается штатным убийцей. Потрясающая девушка!
— Да. — Других слов я не нашел.
— А теперь она выйдет замуж за своего кузена. Брак без любви, только для виду, потому что он служит в полиции Бедняга жениться без любви, — он расслабился, разведя скрещенные на груди руки.
— Кто, муж?
— Да, — кивнул Харви. — Бедняга. Ей бы следовало раньше все мне рассказать. Я никогда больше не женюсь. — Он вытащил сигареты и предложил мне, но я отказался.
— Так ведь на деле ты же женат, — напомнил я ему.
— Ну не так уж это и серьезно. — Харви удивленно покачал головой. — Бедняга.
— Да, — согласился я. — Бедняга.
Поезд издал длинный мучительный стон, состав содрогнулся и по нему прошел перестук и перезвон.
— Харви, мы знаем друг друга с давних времен. И никогда раньше я не пытался давать тебе советы, не так ли? — Он ничего не ответил. — Когда этот поезд подойдет к станции Вайниккала, нам с тобой придется покинуть его.
Харви, продолжал молча смотреть в окно, но на этот раз по лицу его прошла судорога, красноречиво давшая понять что он этого не сделает.
— То, как ты собираешься поступить, Харви, невозможно. И Вашингтон перекроет тебе все пути. Тебя раздавят, как мошку, может, на это потребуется год, но они добьются своего. Когда агент обладает такой информацией, которая известна тебе... — я покачал головой. — Имеет смысл обговорить ситуацию с Мидуинтером. Он будет платить тебе пенсию до конца жизни.
— И уж он-то позаботится, чтобы длилась она не очень долго, — хмыкнул Харви.
— Если это тебя волнует, мы можем в подробностях обсудить, как обеспечить тебе защиту. Скажем, возьмешь отпуск на год, будешь ловить рыбу и отдыхать. А я буду продолжать работать с Сигне. Она навестит тебя...
— Она не появится. Это конец. Мы попрощались друг с другом.
— Есть и другие девушки...
Харви опять покачал головой.
— Если дело только в них...
— Ради Бога, — взмолился Харви. — Ты обрабатываешь меня так, словно я шифровальщик из Восточного Берлина. Девушки и шампанское, рулетка и спортивные машины. Понимаешь, я люблю Сигне. Ты в состоянии это уяснить? И я могу только радоваться, что ее нет со мной. Она настолько восхитительна, что ей незачем ввязываться в эти вонючие дела. — Сведя пальцы в щепоть, Харви тыкал ими перед собой, подчеркивая каждое слово, словно хватал их и расставлял на линии горизонта в длинный нескончаемый ряд. — Вот в чем и выразилась моя любовь к ней: я уговорил ее остаться в Хельсинки. Мне не нужен ваш паршивый отпуск в каком-нибудь злачном месте Европы и тем более мне не нужны девушки.
Я допустил оплошность. Придется пробовать снова.
— Хорошо, Харви. В любом случае разыграем партию по твоим нотам. Ты не хочешь делать ничего, к чему у тебя не лежит сердце. Но ты можешь представить, каковы должны быть приказы, которые я получаю; оба мы с тобой занимаемся одним и тем же. Попробуем выстроить такое развитие событий, которое устроит Вашингтон и в то же время тебя.
— Неужели ты еще не прекратил? Как ты не понимаешь, что я не просто перебежчик?
— Что же ты в таком случае собой представляешь — будешь торговать своими рассказами, как тебя постигла сексуальная неудача в браке?
— Оставь меня в покое. — Харви забился в угол дивана и зажал кончик носа большим и указательным пальцем, словно пытался выдавить оттуда последнее слово.
— Так что, по-твоему, произойдет, когда ты пересечешь границу? — спросил я. — Ты думаешь, что тебя встретят на перроне и тут же повесят на грудь медаль? Ты думаешь, что на первомайском параде будешь стоять на трибуне Мавзолея? Ты же знаешь, какая судьба ждет перебежчиков, которые переходят к нам, — так почему ты считаешь, что у тебя все будет по-другому? Ты кончишь преподавателем английского языка в партийной школе в Киеве, В лучшем случае.
— Так почему, по-твоему, я перехожу на другую сторону? — презрительно спросил Харви. — Потому что Мидуинтер отказался поднять мне зарплату на пятьдесят долларов?
— Понятия не имею, что тебя побудило, но уверен, что, когда поезд отойдет от станции Вайниккала, поздно будет что-то менять. Тебе придется попрощаться со своими детьми, с женой, с Сигне и со своей страной.
— Это больше не моя страна, — насупился Харви. — Из меня пытались сделать американца, но ничего не получилось. Мне не нужен ни Уолт Дисней, ни Голливуд, ни Детройт, ни Мэдисон-авеню, чтобы объяснить мне, как одеваться, что думать и какие питать надежды. Расписано до последней строчки, что представляет собой Американская мечта. Каждый вечер американцы укладываются в постель, мечтая, что вот они проснутся утром и не будет красного Китая. Они грезят, что наконец русские воспримут доводы здравого смысла. Появятся русские издания «Таймс», «Лайф» и «Ридерс дайджест», а русские домохозяйки будут носить тонкие трусики и покупать средства для чистки туалетов на станциях заправки.
— Мидуинтер так не думает.
— Еще как думает! Просто он считает, что стоит первым делом помахать у них перед носом кулаком, и все наладится. Послушай, — доверительным тоном заявил он. — Может, у меня и нет устоявшихся политических взглядов, но я русский. Мой старик был русским. Я говорю по-русски не хуже полковника Стока. И я просто возвращаюсь домой, вот и все.
— О'кей, — согласился я. — Но только не с этими яйцами, Харви. Я не собираюсь за ноги тащить тебя обратно, но я не могу позволить тебе уйти с ними. То есть... — Я развел руками. Харви истолковал мой жест как угрозу.
— Только не пытайся применить силу, — усмехнулся он. — Эти четыре яйца лежат у меня под рубашкой. Те самые, которые оказались удачными из партии в полторы тысячи. Я не утверждаю, что твои ребята не смогут повторить опыт, они смогут. Но ты же знаешь, тебе не поверят, что бы ты ни рассказывал, почему они разбились. — Я кивнул. — Так что я их храню прямо на теле. Они живые, ибо их греет тепло моего тела, и штаммы вируса сохраняют жизнеспособность. Стоит мне лишь поерзать по этому дивану, и я весь буду в яичнице. Я скажу, что тебе стоит сделать. Ты прибудешь в Ленинград вместе со мной. Там размножат вирус, а ты получишь четыре точно таких же яйца, точно так же заклеенных. И доставишь их в Лондон. Ну как, идет?
— Это плохо пахнет, — заметил я. — Но в данный момент не могу придумать ничего иного.
— Молодчина, — обрадовался Харви. Он допил холодный чай и уставился на пейзаж за окном. — Я искренне рад, что ты принял подачу. Я прямо измаялся в ожидании.
Поезд притормозил и останавливался еще несколько раз, подъезжая к границе. Харви мрачно наблюдал за длинным грузовым составом, что полз мимо нас.
