то и дело взмахивая руками, чтобы сохранить равновесие.
Но - стоит выйти наружу, взгляд наводится на резкость, предметы внезапно становятся твёрдыми, и Габи не покидает ощущение, что о любой из них можно порезаться или уколоться.
Виноград
Виноград похож на горсть живых лампочек. В темноте не светится (проверено), но, если прикрыть глаза, можно увидеть, что из каждой виноградины струится - пламя.
Рахель пробовала бросить - как дурную привычку, - но куда там: дневная доза растёт. Почище крэка: подсаживаешься с первого взгляда.
В гастрономе она старается не смотреть в ту сторону. Подумаешь - виноград! Что мы - винограда не видели? Круглый, тёплый на вид, прозрачный, с раздвоенной косточкой внутри. Упругий. Немного вязкий. Нет уж, нас на это не купишь, никакого винограда. В любом случае - не больше килограмма. Ладно, не больше двух килограммов…
Теперь она знает, почему беременных тянет на солёненькое.
Обыкновенное чудо
- О чудесах я тоже могу кое-что рассказать, - говорит Маэстро, - если у тебя хватит терпения дослушать мою историю до конца…
Ран сонно кивает и достаёт из кармана сотовый телефон, чтобы взглянуть на часы. 09:14. Скоро на боковую.
Маэстро Шимон с бесцеремонностью, свойственной детям и заслуженным артистам, принимает лёгкий, ни к чему не обязывающий кивок за согласие:
- Обычно я начинаю с Далл’Абако: си-мажорное каприччио, густое, как шоколад. В дождливую зябкую погоду - то, что доктор прописал. Два голоса: первый - пиццикато, осторожно-вопрошающий, второй - настойчивый, убедительный, ответствующий. Расставляющий все точки над «и». Хорошая разминка для пальцев, плюс - благоприятное разрешение утренних сомнений.
В смысле: быть, а не небыть.
Играть, а не пить.
Иногда - заиграюсь и позабуду, что платят мне не за музыку, а за позу, за то, что стою с виолончелью в обнимку: монетки и бумажки сыплются в футляр как из рога изобилия. Можно и не играть, а только позировать… Лёгкие деньги.
Одна беда: бывает, откроешь футляр, и первым делом хочется снова его закрыть и поскорее отправиться куда-нибудь… за линию горизонта. Уж больно паршиво - Дизенгоф-центр, восемь часов утра, лица у вас… как бы это помягче… не располагающие.
У всех вас…
Но!
Две минуты Далл’Абако, и ты - как огурчик! Настоящий кокаиновый приход!
- Что ты знаешь о кокаине? - ухмыляется Ран.
- Ничего, - сознаётся Маэстро и быстро прибавляет: литературу штудировал! Не отвлекайся… Итак, тренькаю я своё каприччио, не особо внятно, только чтобы согреться… И - проходит девушка. Такой, знаешь, серебристо-голубой ангел… с крылышками и губками… Проходит мимо, оборачивается, и говорит…
- «Далл’Абако»? Так и сказала?
- Не перебивай. Говорит: какое у вас удивительное чувство ритма!
- Бред какой-то…
- Подожди. Это ещё не всё. Я говорю: спасибо. А у вас, говорю, чудесная попка.
- Ну ты даёшь!
- А что делать: у меня - чувство ритма, должен же я отыскать что-нибудь соответствующее… Что- нибудь достойное. И что ты думаешь: она улыбается, и отвечает: спасибо. И прибавляет: мой папа ТОЖЕ джаз на контрабасе играл. Но не так хорошо, как вы. Чувствуешь? ЕЁ ПАПА! ТОЖЕ! НА КОНТРАБАСЕ! Далл’Абако, бедняга, трижды перевернулся в гробу!
- Слушай, мне спать пора. Я, честно говоря, засыпаю уже…
- Я заканчиваю. И тут произошло настоящее чудо.
- Она растаяла?
- Она, наконец, ушла. И я сыграл си-мажорное каприччио с начала до конца - как в первый раз.
Как девственник.
Как для себя одного.
Когда я думаю, на что это было похоже, вспоминаю, как шести лет от роду мама привела меня в музыкальную школу - за ручку. Виолончель вначале показалась огромной, она и в самом деле была больше меня самого, но когда я услышал её звук, испугался по-настоящему. Так испугался, что наделал в штаны. Я даже не помню, что именно из стандартного виолончельного репертуара произвело неизгладимое впечатление на неокрепшую детскую душу. Помню, что было очень, очень страшно. Я буквально усрался от страха, и меня с позором увели домой.
В тот день я понял, что буду играть на этом страшном инструменте и стану с ним жить.
Так и вышло.
И тот факт, что после всех наград, фестивалей, пластинок я остался в меньшинстве - на ступеньках Дизенгоф-центра, ничего не меняет.
Совершенно ничего не меняет.
- Вот ведь заладил… - вмешивается Ран. - Возьми орешек.
- Совершенно. Ничего. Не меняет, - твердит Маэстро Шимон.
Ран поднимается с места, тщетно пытаясь прикрыть ладонью зевок - щедрый, растянувший лицо вдоль и поперёк - как резиновое. С улицы доносится резкий звук автомобильного клаксона.
Пустые пивные бутылки катятся под ноги, позванивая - как турецкие колокольчики из увертюры к «Сералю».
Уважаемый Господь Бог!
Раз уж мы с папой решили поехать в Иерусалим, напишу тебе письмо, хоть и знаю, что это ужасно глупо.
Можно было бы, конечно, сделать проще: бросить конверт в море или в мусорный ящик. Или сжечь в маминой пепельнице - куда приятнее, чем комкать бумагу и пропихивать её в щель между святыми камнями.
Но я так редко бываю в Иерусалиме, что подумал: почему бы и нет? Давно хотел написать, много раз начинал и - бросал. Глупо, конечно.
Вот если бы мне было девять лет - дело другое, все пишут Господу в девять лет и думают, что там, наверху, кому-то есть дело до их глупостей. Но мне-то уже четырнадцать, в моём возрасте нужно быть полным остолопом, чтобы верить в подобную чушь!
Хотя - если никто не узнает, то этого как бы и не было. И я вроде - не остолоп.
Однажды я видел, как уборщик выковыривает щипцами эти письма из Стены Плача и прямо у всех на глазах бросает в мусорный бак. Так что - совершенно точно: никто не узнает.
Должен тебе сказать, что не понимаю, почему вокруг всё так глупо, и меня это ужасно бесит.
Мне четырнадцать лет, и я очень умный. Люди меня за это не любят.
Но я хотел написать не об этом. Я, в общем, живу хорошо. У меня всё есть, кроме денег.
Можешь прислать мне e-mail, у меня свой компьютер и интернет. Правда, папа каждый день просматривает письма, так что тебе придётся притвориться, что ты - Йонатан. Подпишись: Йонатан, и он будет думать, что письмо написал Йонатан, а не ты.
Папа уверен: я не догадываюсь, что он читает мои письма, но я, конечно, догадываюсь и ужасно злюсь. Он перекрыл мне доступ на порносайты. Я думаю, всё это очень глупо.
Потому что сам он заходит на порносайты, я точно знаю.
