в защите от желающих увидеть его падение: от врагов внутренних и внешних; от жаждущих вернуть прошлое; от противников, стремящихся, ни много ни мало, к ниспровержению нового правительства и отстаиваемых им принципов. Поэтому за этими стенами, похожими на стены старинного замка с бойницами, за вооруженными кордонами, под неусыпным взором Федеральной службы охраны, в сердце столицы величайшей страны мира предпринимались самые строгие на континенте меры безопасности.
Сидя в гостиной за кофейным столиком, Майкл разглядывал поблескивающий черным металлом кейс. Вот замок. Однако нет ни ключа, ни даже намека на то, что он когда-либо существовал.
С момента ухода Джулиана Майкла не покидало беспокойство из-за некоторых сказанных им слов. Это не было связано ни с Келли, ни с самим Джулианом; слова имели прямое отношение к Женевьеве. Джулиан сказал: «У нее полно секретов, о которых вы и понятия не имеете». Майкл не мог решить, были ли то слова обделенного вниманием сына, или в них все-таки содержалось зерно истины. Отчаянная мольба, с которой она обратилась к нему во время своего последнего визита, когда просила выкрасть картину из галереи в Женеве, ее таинственная гибель, оказавшаяся на поверку фарсом… За всем этим ощущался скрытый мир, который никак не вязался со сложившимся у него образом Женевьевы, женщины, в своей доброте и бесхитростности, казалось бы, так хорошо ему знакомой. И вот теперь еще этот сейф: каким-то образом разыскав отца Майкла, она доставила сейф ему и, вне всякого сомнения, была уже на пути к Майклу, но опять исчезла. Джулиан был прав. Образ Женевьевы и в самом деле оказался несравненно более сложным и загадочным, чем ему представлялось прежде.
Как подсказывало Майклу шестое чувство, Джулиану известно, что его мать жива и находится где-то, возможно, даже неподалеку. Кроме того, именно Джулиан, со слов Симона, представляет для нее главную опасность.
Майкл приехал в Бостон в поисках родителей; кончилось же тем, что его шантажировали, вынудили взяться за дело в совершенно незнакомой стране, в комплексе сооружений, системы безопасности которого не уступают аналогичным в Белом доме. Кремль был не только средоточием политической власти российского правительства, но и хранилищем предметов материальной культуры — исторического наследия славных и не очень славных времен. В здешних запасниках дремала история, и многие желали бы стереть часть ее страниц со скрижалей времени. В сокровенных глубинах этого хранилища и находится шкатулка, которую Джулиан называет «Альберо делла вита» — объект его желаний и решающий фактор в судьбе отца Майкла.
Снова и снова проигрывая в уме события последнего часа, Майкл неизменно приходил к заключению, что Стефана Келли не спасти и что руки Майкла обагрятся кровью этого человека. Иной раз он задавался вопросом, а стоит ли вообще спасать Келли. Их ничто не связывает, Келли никогда не проявлял интереса к сыну, ни разу не предпринял попытки разыскать его, наладить отношения. Он бросил сына, а теперь возлагает на него все свои надежды. И даже если Майкл решит попытаться, даже если придет к заключению, что Келли того стоит, все равно — при наличии таких мер безопасности справиться с заданием практически невозможно. Без карты — той самой, которую он по настоянию Женевьевы уничтожил, — он не только не знает, откуда надо выкрасть предмет, но и не представляет, о каком, собственно, предмете идет речь. Так что, даже если он решится взяться за дело, единственным результатом может быть провал. И следствием этого провала станет не только смерть его отца; можно не сомневаться, что и его ожидает перспектива навеки затеряться где-нибудь в Сибири, к зловещей радости Джулиана, к удовлетворению его мстительности, бездонную глубину которой Майкл не мог себе даже представить.
Майклу и прежде приходилось сталкиваться с препятствиями, на первый взгляд непреодолимыми, и избегать верного поражения. И все же на сей раз степень сложности, казалось, переходила все границы. Он чувствовал, что с этим делом ему не справиться. Некоторое время он даже обдумывал перспективу собрать всю имеющуюся у него в распоряжении информацию и обратиться к властям — даже если за этим последует неминуемый арест и тюрьма.
Оторвавшись от размышлений, Майкл переключил внимание на кейс. Возможно, именно в нем содержится решение стоящей перед ним проблемы? Спрятав записку Женевьевы, он занялся изучением сложного замка. Вытащив из внутреннего кармана предмет, внешне похожий на коричневый кожаный бумажник, он открыл его и разложил на столе затейливые орудия своего ремесла.
Роскошная древесина письменного стола прекрасно сочеталась с полными книг полками из того же материала и кессонным потолком. Бушу ни разу в жизни не приходилось сидеть за таким шикарным столом, в окружении впечатляющих атрибутов богатства: персидских ковров, кожаных кресел с такими высокими спинками, что их вид наводил на мысль о королевском троне. Однако все это богатство прошло мимо внимания Буша, поскольку он не отрывал взгляда от экрана компьютера. Джулиан Зивера был не человеком, он был индустрией. Сфера его интересов охватывала множество областей деятельности — от финансов до медицины, и все же было нечто, играющее главную роль: религия и все, с ней связанное и от нее происходящее. Зивера возглавлял церковь под названием «Божья истина», представлявшую собой сплав христианства и науки. За сравнительно небольшой период — не более двадцати пяти лет — церковь объединила под своим крылом более полумиллиона верных последователей. Основанная французом Трепо, после смерти последнего церковь перешла к его зятю, Джулиану.
Штаб-квартира Джулиана и его церкви располагалась на скалистом участке побережья Корсики. Комплекс сооружений на участке земли общей площадью более двадцати пяти тысяч акров состоял из исследовательских институтов, офисов и медицинских лабораторий. Сооружения располагались вокруг личной резиденции главы церкви. Этот комплекс, похожий на небольшой средневековый город в окружении крепостной стены, почти двести лет функционировал как монастырь; еще ранее здесь была летняя резиденция царствующего семейства; в 1767 году семейство пожертвовало замок церкви — для того, чтобы он не попал в руки французской короны, представители которой приобрели средиземноморский остров у генуэзцев.
«Божьей истине» замок с прилегающими постройками достался от монахов: поскольку численность братии постоянно уменьшалась, надобность в замке отпала и община перебралась на материк. Здания отремонтировали и произвели определенную перепланировку, но так, чтобы новейшие технологии сочетались с уважением к прошлому. Эта позиция, возведенная в ранг принципиальной, стала важнейшим из лейтмотивов вероучения церкви. Религия «Божьей истины» была монотеистической и представляла собой одно из экстремальных ответвлений католицизма, не желающих более подчиняться официальной церкви и следовать ее политике. Основатели церкви считали, что официальная религия выдохлась и безнадежно отстала от жизни, что ради слепой приверженности убеждениям пятисотлетней давности она пренебрегает сегодняшним днем и отворачивается от научных фактов. В итоге человека с его личными духовными устремлениями и церковь, к которой он официально принадлежит, порой разделяет философская и религиозная пропасть. В «Божьей истине» веровали в единого Бога. Нравственное учение Библии принималось, однако в целом библейские истории воспринимались скорее как метафоры, изложенные в сказаниях положения морали. Науку не отвергали, а, скорее, включали в общую систему убеждений. Последователи «Божьей истины» принимали догмат о сотворении, однако небуквально, а с поправками, продиктованными научным знанием, — то есть они считали, что процесс сотворения занял больше шести дней, что человек создан не из одного лишь праха земного, равно как и на женщину ушло больше «строительных материалов», чем одно только ребро Адама. Однако никаких сомнений по поводу того, будет ли Бог судить человека, придется ли последнему отвечать за свои поступки перед Творцом, не возникало. Чудеса происходят, у всякого человека есть бессмертная душа, и каждому будет воздано по его делам — в аду или в раю, в зависимости от поступков.
И церковь под названием «Божья истина» вошла в силу. С членством в ней дела обстояли иначе, чем в других церквях, то есть прихожане были отнюдь не из разных слоев общества и не различного происхождения. Напротив, все они принадлежали к одной категории — а именно богатых и облеченных властью, образованных и преуспевающих. Индустриальные короли, отпрыски высокопоставленных семейств и звезды телеэкрана валом валили в церковь, так что филиалы ее плодились в высокоразвитых населенных пунктах в геометрической прогрессии. В результате размер ее бюджета превосходил величину валового дохода некоторых государств. Минимальный членский взнос в десять тысяч долларов в год не мешал членам церкви преумножать свои богатства; напротив — пожертвования возвращались сторицей:
