Она вздохнула.
— Вы прекрасно понимаете, что я не могу этого сделать.
Что же делать, что делать? Надо завоевать его доверие, но как?
— Но если бы я вам поверила, я бы не остановилась и перед звонком в «Нью-Йорк Таймс». Вы понимаете мои затруднения?
Он не ответил, и это молчание послужило красноречивым ответом. Она продолжила напор.
— Я выросла на виноградниках юга Франции. Там намного прохладнее, чем здесь, очень приятный климат. — Она улыбнулась. Заставила себя улыбнуться. — Выросла в бедности. Мать была батрачкой на виноградниках. Наша семья производила вино, а не лекарства.
Он молчал. Она перевела дыхание и продолжила.
— Кровного отца своего я никогда не видела. Он оставил семью, когда мне было три годика. Жак, один из сыновей семейства де Рейзон, влюбился в мою мать. Мне тогда уже исполнилось десять. Стукнуло двенадцать — и умерла мать. Четырнадцать лет назад. Много воды утекло. Знаете, я ведь училась на медицинском в Калифорнийском университете.
— И какого черта вы мне все это внушаете? — наконец высказался он.
— Беседую с вами.
— Не лучшее время для беседы. Вы лучше внимательно слушайте то, что я вам говорю.
— Да, я слушаю вас внимательно, — ответила она, стараясь придать голосу убедительность. — Но вы, как я уже сказала, на все смотрите со своей колокольни. Я рассказываю вам, кто я есть, чтобы вы могли общаться со мной как с живым человеком, с женщиной, сбитой с толку и запуганной вашими выходками.
— Уж не знаю, как можно выражаться яснее. Вы мне либо верите, либо нет. А вы не верите, и это очевидно. Вот в чем проблема. — Он поднял руку. — Поймите меня верно, я бы, может, посидел с вами, болтая «за жизнь», посетовали бы мы, поплакались бы друг другу на отцов, бросивших нас в детстве, но не до того сейчас. Есть дело поважнее.
— Ваш отец тоже бросил вас?
Он опустил руку.
— Да.
— Печально. — Она чуть продвинулась. Так держать! — Сколько вам тогда было?
— Шестнадцать. На Филиппинах. Он был армейским капелланом.
Парень открылся перед ней в новом свете. «Сын полка», детство на заморской военной базе. И еще одна маленькая удача: она сносно говорит на тагалог.
— Саан ка накатира? (Где ты жил?)
— Накатира ако са Майнила. (Я жил в Маниле.)
Обмен взглядами. Его взгляд, похоже, смягчился.
— Не выйдет, мадам!
Вот черт! А вроде…
— Что не выйдет?
— Психологический этюд.
— Но… Вы неправы. Я вовсе не пыталась увести вас в сторону. Почему вы не можете разговаривать со мной как с человеком, а не как с каким-то купцом или делягой?
— Да-да. Разумеется. Вы бедная запуганная женщина, трясущаяся от ужаса при одном взгляде на жестокого бандита. Беспомощное брошенное дитя, жаждущее появления героя-избавителя. Да бросьте вы! Это я в безвыходном положении. Вы прекрасно поняли, что я для вас не представляю угрозы, что оружие применить не отважусь. К черту!
— Но рассудите здраво, как вам можно верить? Вы рассказываете сказки о черных летучих мышах, о цветных лесах, как будто в них сами верите, и хотите убедить в этом меня. Я защитила докторскую по химии, а вы хотите, чтобы я поверила в ваши сны, как какая-то девчонка-первоклашка.
— Да, именно этого я хочу! Эти черные мыши знают ваше имя! — выкрикнул он.
От этого выкрика у нее прошел мороз по коже. Он бросил пистолет на комод, стянул футболку.
— Ну и жара здесь!
Швырнув футболку на пол, он подхватил пистолет и подошел к окну.
Спина мускулистая. Он сильнее, чем казался. Тело блестит от пота. Шрам на левой лопатке. Под джинсами боксерские трусы, видна резинка с надписью «Олд Нэйви».
До того, как он сообщил ей, что размытый силуэт на видеозаписи камер наружного наблюдения принадлежит ему, Моника всерьез взвешивала возможность наброситься на него, оглушить, завладеть оружием и так далее… Но глянув на его спину, она поняла всю бредовость этих планов.
Том опустил штору и повернулся к Монике.
— Расскажите о вакцине.
— Я уже рассказывала.
Он выглядел возбужденным.
— Нет, расскажите больше! Подробнее!
— Но вы не поймете. Это специальные вопросы.
— Не ломайтесь. Постарайтесь, чтобы понял.
Она вздохнула.
— Ну, хорошо. Мы называем ее вакциной ДНК, но в действительности это синтезированный вирус. Поэтому…
— То есть ваша вакцина — вирус.
— Да, вирус. Вирус, иммунизирующий носителя изменением ДНК против других вирусов. Вирус, ведущий себя как микроробот, атакующий клетки носителя и модифицирующий его ДНК, что обычно завершается разрушением клеток. Мы нашли способ заставить этих микророботов работать на нас, а не против нас. Крохотные, стойкие, они быстро распространяются по воздуху.
— Но это вирус.
Типичная реакция обывателя на «ужасающий» термин. Большинству населения планеты идея полезного, дружественного вируса кажется дикой.
— Да, это вирус, но одновременно вакцина, которая отличается от обычных вакцин, основанных на ослабленных возбудителях заболеваний. И, хотя они достаточно устойчивы, при определенных условиях они все же погибают. При нагревании, к примеру.
— Но они могут мутировать.
— Да, любой вирус способен мутировать. Но ни одна из мутаций в наших тестах не выжила дольше, чем на протяжении двух поколений. Они мгновенно умирают, даже при благоприятных условиях. При нагревании же…
— Забудьте о нагревании. Скажите мне лучше о том, чего не знает никто, о… — Он предостерегающе поднял ладонь. — Нет, не надо. Не говорите. — Он прошелся до кровати и обратно. Остановился перед ней. Пистолет как будто сросся с рукой, стал чем-то вроде дирижерской палочки.
— Не могли бы вы следить, куда направляете эту штуку?
Он уставился на оружие, швырнул его на кровать, поднял перед собой обе руки.
— Предлагаю иной подход! Если я докажу вам, что все, сказанное мною, правда, что ваша вакцина действительно способна трансформироваться в нечто смертоносное, вы отзовете ее?
— Но как вы…
— Не отвлекайтесь. Отзовете?
— Разумеется.
— Клянетесь?
— Но…
— Клянетесь? Я, Моника де Рейзон… и так далее.
— Да! — раздраженно выкрикнула она. — Клянусь. В отличие от некоторых других, я не вру на каждом шагу.
Он не реагировал на ее выпад, и она пожалела о сказанном.
Том усмехнулся.
