Страх с любопытством смешались в душе Гизеллы. Она проводила родителей взглядом. Они, несомненно, были созданы друг для друга. Ее невысокая и худенькая мать уверенно и властно вела отца за руку через холл, как будто он был несносным мальчишкой. Да, когда ее отец был в таком состоянии, с ним невозможно было разговаривать. В такой момент он не стал бы ее слушать, что бы она ни говорила. В своем упрямстве он был похож на Митча.
Гизелла медленно перевела взгляд на Митча:
— И ты все еще мне не веришь? — У нее в горле встал ком. И, едва сдерживая слезы, она прошептала: — Даже после последней ночи?
Икота.
— Мисс Красивые Ножки, я…
Она заплакала.
— Для тебя это не имело никакого значения? Простое времяпрепровождение? Так? — Она всхлипнула. — Я думала, что, возможно… после этой ночи… ты изменил свое мнение и понял, что я люблю тебя. Но теперь я понимаю, что горько ошибалась в тебе.
Икота.
— Еще и эта дурацкая икота!
— Нет, ты забавная, — прошептал Митч, гладя ее ладонью по щеке. Его пальцы коснулись уголков ее губ. — Гизелла, я признаю, что хочу тебя. Очень хочу. Даже сейчас.
У него на лице появилась улыбка.
Он глубоко вздохнул и покачал головой.
— Прошлая ночь… ее не должно было быть. Но я так тебя хотел, что не мог сдержать себя. Я не мог себя сдержать. Извини, но я не могу забыть ложь. — Он помолчал и тихонько добавил: — Я хочу тебя, но правда в том, что… я не верю тебе.
— Нет… не говори этого, — всхлипывая, умоляла она.
Икота.
— Извини…
— А ты меня.
Он сбросил с себя покрывало и аккуратно обернул им ее. Потом он схватил полотенце, чтобы прикрыть им свои бедра, и вышел из ванной… и из ее жизни.
— Митч?
Он повернулся и посмотрел на нее, приподняв брови.
— Не беспокойся за свой контракт. Когда отец успокоится и выслушает то, что я ему скажу, он изменит свое решение. Я в этом уверена, — сказала она ему вслед, надеясь, что сможет вернуть то, что отняла у него.
— Я бы не был столь уверен, мисс Красивые Ножки.
И он исчез. Гизелле показалось, что она видела Митча в последний раз. Смешно. В первый раз, когда они встретились официально, на нем было полотенце. И сейчас происходило то же самое. Таким он запомнится ей навсегда, что бы ни случилось. Ей всегда будет сниться парень с рекламного щита с крошечным белым полотенцем на бедрах.
Ее сердце охватила невыносимая тоска. Гизелла задыхалась. Она винила себя. Интуиция ей подсказывала, что все так закончится. Прежде всего ей не стоило ввязываться в это пари. И потом, она должна была рассказать Митчу правду. Обман присутствовал в их отношениях с самого начала. И она проиграла. Причем не только пари. Какое ей было до него дело? Нет, она потеряла нечто более важное. Можно сказать, все: жизнь, любовь, надежду, Митча.
Икота.
Нет, не все. У нее еще остались вечное одиночество, ночи мучительных снов и эта дурацкая икота.
— Что ты натворила? — взорвался Джордж Грант. Он расхаживал взад и вперед по кабинету. — Из всех твоих глупых, безответственных, дурацких выходок…
Икота.
— Возьми, дорогая. Может быть, это поможет.
Мать дала ей ложку арахисового масла, зло посмотрев на мужа. Гизелла проглотила и масло, и ком в горле.
— Спасибо, мама, но мне кажется, что на этот раз ничего не поможет.
— Ты, вероятно, говоришь вовсе не о своей привычке, — мягко сказала Джойс.
От такой нежной заботы матери Гизелла разрыдалась.
— Он… он ушел?
— Да, дорогая. Он полетел на вертолете в Майами.
Гизелла опустила голову и кивнула. Отец продолжал метаться перед ними.
— Может быть, начнем?
Она вздохнула:
— Я не много могу рассказать. А все остальное — глубоко личное.
Джордж Грант рявкнул:
— Ты совершенно права, если думаешь, что я сваляю дурака и просто так дам тебе пять тысяч долларов за глупое пари! Еще никогда я не слышал, чтобы так бросались деньгами!
Джойс перебила его:
— А я говорю, что ты сейчас валяешь дурака. Вспомни, Джордж Грант, что трастовый фонд принадлежит Гизелле. И пора отдать ей бразды правления.
— Ты, должно быть, шутишь! После всего того, что случилось? Она обанкротится через неделю, — засмеялся отец. — Она промотает все, участвуя в пари. Из-за рекламных щитов, из-за чего угодно. О чем ты думаешь?
— Ради всего святого! — выпалила ее мать. — Ты, похоже, забываешь кое о чем, Джордж.
— Что же это?
— Есть вещи, которые важнее денег…
— Назови хотя бы одну, — возразил он.
— Твоя дочь осталась жива и здорова, хотя ураган разнес этот остров в щепки! Ты думал об этом? — Она ткнула ему в грудь пальцем. — Нет. Ты только и делаешь, что кричишь и ругаешься.
Гизелла с удивлением смотрела то на одного, то на другого. Она уже видела, как мать брала дело в свои руки, но чтобы так!
— Что ты за отец?
Джойс закончила свою лекцию и поставила жирную точку, еще раз ткнув его пальцем в грудь.
Джордж Грант не смел пошевелиться. Его лицо раскраснелось от стыда и удивления.
— Я… м-м… я просто… я не понимал, — пробормотал он и извиняющимися глазами посмотрел на Гизеллу.
— Ладно, папа. У тебя, как и у Митча, есть полное право негодовать. Только я не хочу больше об этом говорить, если вы не возражаете. Не надо меня ругать за то, что я сделала, — сказала Гизелла. — Мне и самой от этого нехорошо.
Грустно вздохнув, Гизелла прильнула к иллюминатору. С высоты полета Парадайз-Ки был похож на сплошные джунгли. Осколки и растительность скрывали под собой песчаные пляжи. К счастью, бунгало почти не пострадало. Удар стихии пришелся на другую часть острова. Она задумалась, выстоял ли ее укромный уголок перед натиском урагана…
«Возможно, и нет. Вероятнее всего, мой укромный уголок, где я вместе с Митчем открыла магию любви, теперь совершенно разбит, как и мое сердце», — подумала Гизелла. В душу ее проникла тоска. Она мучилась от желания, любви, чувства потери. Горькая обида сдавила ее сердце.
Лучи солнечного света прорывались сквозь облака. Трудно было поверить, что всего несколько часов назад небо было черным, зловещим и пугающим, лил дождь и бушевал ветер. Теперь же, когда солнце сияло на небосклоне, мир снова превращался в спокойный рай, словно ничего не произошло. Но это было не
