что, очевидно, было утешительным вымыслом, и невольно люди отказывались верить в правду…
Не помню точно, сколько офицеров заседало за длинным столом. Думаю, человек пятнадцать. Сразу же в глаза бросились знакомые лица: генерала П. Н. Краснова, С. Н. Краснова, Соломахина, Султан Келеч Гирея. Доманова я не знала, но я угадала его в офицере, сидевшем во главе стола. Отдав честь, я доложила, кто я такая, откуда и как пришла и какие имею поручения.
Генерал заметно нервничал. Чувствовалось, что он недоволен тем, что мой приход прервал ход заседания. Выслушав, он короткими фразами и резко ответил:
— О местонахождении Охранного Корпуса мне известно от первого курьера капитана Д. С генералом фон-Паннвицем связь налажена. Судьба генерала Власова и его частей нам неизвестна, как нам неизвестна и судьба полка «Варяг». Здесь в лагере Пеггец находится ваш майор Г. и его сопровождающие. Они тут временно задержаны. Вам советую вернуться в часть, так как думаю, что вам дальше не пробиться… Есть какие-нибудь вопросы?
— Никак нет, но я хотела бы вам доложить о том, что я слышала в пути…
— Будьте коротки!
Сильно нервничая, я точно передала весь разговор офицеров в танке, знаменательную фразу об «исключенной возможности сопротивления», о частях, которые с специальной задачей прибыли из Италии. Было заметно, что мои слова произвели крайне тягостное впечатление на присутствующих. Генерал Доманов вспыхнул:
— О какой выдаче вы говорите? Что за бабьи сплетни! Я запрещаю вам об этом говорить! Подобные ложные слухи будируют людей. Это — провокация! Сдача оружия — неизбежное условие, предъявляемое военнопленным. Меня как раз сегодня утром заверил майор Дэвис о самом благоприятном решении нашего вопроса. Послезавтра, на конференции с англичанами, все будет выяснено. А если я узнаю, что вы еще где-либо повторили эти провокационные россказни, я прикажу вас арестовать. Понятно? Идите и зарегистрируйтесь в лагере.
У меня в душе бушевало. Оскорбительные слова генерала и его недоверие казались просто возмутительными. Однако, он меня не знал, и путевка, которую я ему показала, очевидно, не послужила гарантией, удостоверяющей мою серьезность и честность.
В Пеггец меня сопровождал только что сменившийся с дежурства полковник Протопопов. Он был приветлив и сердечен и всю дорогу рассказывал мне о своих впечатлениях, но я была так взвинчена, что оказалась плохим собеседником. Даже радость предстоящей встречи с майором была омрачена мыслями о разговоре офицеров в танке. Протопопов довел меня до шестого барака и указал на вторую дверь, взяв с меня слово, что, после встречи с «варягами», я посещу его семью и останусь у них обедать.
Дрожащей рукой я постучала в дверь. Знакомый, немного сердитый голос пригласил войти.
«Женька», как мы ласково называли майора, вытаращил глаза. За ним стояли ординарец полка, поручик Сергей П., его жена Ольга, сестра милосердия, кудрявый верзила шофер Анатолий Г., Объятиям, приветствиями и расспросам не было конца. Все они радовались моему «чудесному появлению».
Сегодня, оглядываясь назад, я все больше и больше верю в перст судьбы, в предопределение, в предначертание человеческого жизненного пути и в то, что всем нам Провидение дает известную роль, которую мы должны сыграть, оказываясь в определенном месте п определенное время. Командировка, которую мне дал полковник Рогожин, весь довольно замысловатый путь до Лиенца — все мне теперь кажется предначертанным и ведшим меня к определенной, тогда еще не ясной цели.
Майор подробно рассказал мне об их пути. Отделавшись от нас, использовав более широкую дорогу, им удалось выбиться в голову отступления, но и они были задержаны перед Дравским мостом, стали очевидцами борьбы с партизанами и пробоя этой пробки, сделанного танками фон-Кейтеля и эскадроном «Эдельвейс». Стараясь соединиться с полком и одновременно «нащупывая настроение» англичан, майор со своим сопровождением поторопился проскочить Клагенфурт, в котором ему было предложено сдаться в плен и сесть в один из придорожных лагерей, затем, переночевав в какой-то вилле в Перчахе, они проследовали в Шпитталь на Драве, в котором не было и следа «Варяга». Там узнали о местопребывании генерала Льва Рупника и отправились на озеро Оссиях. С семьей генерала была Ольга П., и, забрав ее, они двинулись в Лиенц, который для них оказался «конечным пунктом». Дальше ехать не разрешалось. Всех, кто сюда попадал, сейчас же отправляли в Пеггец и там предлагали ждать разрешения всеобщего вопроса.
Майор пробовал непосредственно вступить в связь с английским командованием, благо он прекрасно говорил по-английски, и там узнать о судьбе «Варяга», но в Лиенце соблюдалась строжайшая субординация. Очевидно, во избежание всякого рода «личных интервенций», все разрешения и путевки получались только через Доманова. По странной причине, оказалось, что и майора Г. Доманов встретил так же сухо и нелюбезно, как и меня. Пропуска к англичанам не давал, без объяснения причин, оттягивая со дня на день.
Майор подробно расспросил меня о всем пережитом нами с момента его отъезда. Произошло многое. Среди общих черт, уже описанных мною, вкрались и известные личные нотки. К тому времени я уже узнала, что группа, к которой я принадлежала, разбившаяся на части со дня капитуляции, имела потери. В отступлении несколько человек были захвачены красными и расстреляны. В перестрелке погиб очень способный и храбрый разведчик Петр А(ши)ку, албанец по происхождению. Неприятным было и то, что один из «саботеров», молодой далматинец, бывший четник Николай Вештица, просто остался в Любляне…
По дороге у меня произошло столкновение с полковым врачом, д-ром Владимиром К., возглавлявшим обоз второго разряда. Он попал в полк по назначению немцев, после самоубийства полкового врача, д-ра Дурнева.
Красивый и очень молодой, из военнопленных, он с первых же шагов не заслужил доверия и уважения медицинского персонала. В нем было много апломба, мало знаний, и его диагнозы пахли самозванством. Но на безрыбьи и рак был рыбой, и предположение, что он был фельдшером в советской армии до сдачи в плен, в тот момент до некоторой степени удовлетворяло. Все же был послан запрос о присылке нового врача.
В пути д-р К. много пил. У него все время происходили столкновения с санитарами, тоже бывшими подсоветскими, быстрее нашего раскусившими «врача». Они с большим вниманием и уважением относились к распоряжениям старшей сестры, Ольги Ч., прекрасно знавшей свое дело.
Незадолго перед переходом Дравского моста, когда мы ожидали нашей очереди, у К. произошло столкновение с санитаром Ш, у которого в обозе находились жена и ребенок. Будучи пьяным, К. «не стерпел» оскорбления и, взяв с собой двух солдат, повел Ш. в лес… на расстрел.
Жена Ш. бросилась искать помощи и наскочила на меня. Заливаясь слезами, она умоляла спасти мужа. Не раздумывая, я побежала за К. и двумя насупившимися солдатами, которые мрачно вели санитара Ш.
У К. на груди болтался автомат. Шел он, пошатываясь, с раскрасневшимся лицом, непрерывно гадко ругаясь. У меня тоже был автомат, подобранный по дороге. Выскочив перед «доктором», я потребовала, чтобы он немедленно вернулся в часть и доложил о случившемся капитану К., как старшему офицеру отступавшей части. Поручик оттолкнул меня рукой и приказал солдатам поставить Ш. перед деревом и «стрелять в упор».
Был короткий и очень неприятный момент. Почти одновременно, как в картине Дикого Запада, мы оказались друг перед другом, К. и я, оба с автоматами в руках, готовые в любой момент выпустить очередь в противника.
Поручик К. первый опустил оружие. Махнув рукой, пьяной походкой он пошел под гору из леска, оставив меня с солдатами и бледным, как смерть, санитаром Ш.
О случае было доложено капитану К., который сказал, что, по возвращении майора, он передаст ему на рассмотрение этот инцидент.
Доложив точно обо всем, я не могла удержаться, чтобы не рассказать между прочим и этот неприятный случай, не думая тогда, что он должен был сыграть большую роль в нашем будущем. Все же, однако, не упомянула, что «д-р» К. пригрозил, что рано илу поздно он отомстит за нашу стычку в лесу.
Майор выслушал все мои повествования задумчиво. Несколько раз переспросил и хотел, чтобы я точно, слово в слово, повторила разговор на французском языке в танке, затем вышел из комнаты и, вернувшись через час, сказал, что, несмотря на запрет Доманова и рискуя нашим арестом «за распространение будирующих слухов и провокацию», сообщил их всем комендантам бараков. Никто не
