он царил в этом доме, был центром вселенной. А теперь его свергли, развенчали, он в опале, опальный принц и больше ничего. Вчера он — все, сегодня — ничто. Согласись, такое трудно перенести.
Голос Мамы звучал негромко, но твердо.
— Глупости, — сказала она. — Я уже успела без особых церемоний развенчать четырех принцев, и все обошлось как нельзя лучше.
— Тебе просто повезло, вот и все. Но ты ведь слышала, что говорят психиатры.
— А что они говорят?
— Ну, всякие комплексы и тому подобное. Все это начинается в детстве. Сейчас что-то кажется тебе пустяком, а потом у взрослого вдруг возникает комплекс. Понять это не так-то просто, но вот, знаешь, Пепа Крус говорит, что лучше заболеть, чем заработать комплекс. Комплексы, детка, — очень опасная вещь.
Голос Мамы переплетался с металлическим позвякиванием спиц.
— Чушь, — сказала она и повторила: — Чушь. Если все время слушаться психиатров, то шагу нельзя ступить.
Тетя Куки понизила голос:
— А вот тебе пример, и далеко ходить не надо: мальчик Луисы Пелаес.
Звон спиц прекратился.
— А что такое?
— Что? А то, что Луиса вертелась перед ним голышом, пока ему не стукнуло пятнадцать, а теперь он женился, и жена его нисколечко не волнует. Они обратились в Рим за разводом.
— Это точно? — чуточку обеспокоено спросила Мама.
— Куда уж точнее.
Металлическое позвякивание возобновилось. На коленях у Мамы лежала длинная синтетическая сумка на молнии, куда она прятала вязанье. Когда тетя Куки говорила, ее грудь поднималась и опускалась, словно на рессорах, и голос гулко отдавался в ушах Кико, что еще больше убаюкивало мальчика.
— Они такие маленькие, — продолжала тетя Куки. — Бедняжечки, как о них не заботься, все мало… Я всегда так жалею этих малышек. У них столько переживаний. Нам этого не заметно, но они страдают. С ними надо обращаться с такой осторожностью. Вот взгляни на этого бедняжку. До вчерашнего дня — полный господин в доме, а сегодня — никто. Потихоньку, все надо делать потихоньку, особенно если тут замешаны комплексы. Только встань на его место, Мерче, вчера — всеобщий любимчик, все пляшут вокруг него, а сегодня — никто, просто пятый из шести детей, самый беззащитный.
Голос Мамы звучал холодно и обыденно:
— По-моему, ты преувеличиваешь, Куки.
Воцарилось молчание. Потом Мама и тетя Куки заговорили о родах, а затем перебрали последние светские новости. В конце концов завязался оживленный разговор на кулинарные темы, и то и дело слышалось: «Обязательно дай мне рецепт», «И ты говоришь, это вкусно?», «И знаешь, выходит гораздо дешевле, чем может показаться вначале».
Кико слушал, как голос тети Куки гудел в ее груди, но когда тетя Куки сказала Маме: «…А подавать это надо с хреном», мальчик встрепенулся:
— Тетя Куки, это значит «идти на хрен»?
— Что за чепуха! — сказала тетя Куки, а Мама вспыхнула до корней волос.
— Папа хочет, чтобы мама шла на хрен, — продолжал Кико.
— Что за чепуха, — повторила тетя Куки.
Мама торопливо проговорила:
— Не обращай на него внимания, это детские выдумки.
— Но папа так сказал, — робко возразил Кико.
Мама, секунду поколебавшись, вновь обрела свой уверенный тон.
— Не лги, папа не говорит таких вещей, — сказала она и обратилась к тете Куки: — Ума не приложу, откуда ребенок набирается этих слов.
Кико, съежившись на тетиных коленях, озадаченно смотрел на Маму изумленными голубыми глазами, светлая челка доходила ему до бровей. В этот миг раздался звон стекла и голоса Доми и Виторы. Мама стрелой вылетела из гостиной, Кико задергался, высвобождаясь из рук тети Куки, скользнул по ее платью на пол и побежал по коридору вслед за матерью. Когда он вбежал на кухню, Мама осыпала Хуана подзатыльниками и повторяла с каждым ударом:
— Я уже говорила тебе сто раз, что дома в мяч не играют! О карманных деньгах и не мечтай!
Самое верхнее стекло в двери черного хода было разбито. Доми сидела в углу и делала Крис «ладушки», а когда Мама сказала ей:
— А вы здесь для чего?
Доми ответила:
— Вы думаете, сеньора, что они меня слушают?
И Витора, стоя возле раковины, едва заметно улыбнулась. Тогда Мама сказала, что кухня — не место для детей, пусть все идут в детскую. И пока Доми с девочкой на руках, Хуан, а позади всех Кико брели в детскую, Мама подгоняла их; взмахивая обеими руками, и спрашивала Доми, неужели та не может занять их хотя бы на полчаса, и если она сама сумеет провести полчаса спокойно, без детей, и если они ничего за это время не выкинут, то это уже будет счастье, потому что дети надоели ей до смерти, и если так будет продолжаться, то ей прямая дорога в сумасшедший дом. Говоря это, она подталкивала Хуана и Кико, и мальчики ускоряли шаг. Наконец они очутились в комнате. Кико с опаской взглянул на лампу, а Хуан решительно шагнул к креслу и уселся в него, положив на колени «Покорение Дальнего Запада». Доми была сердита. Она раздраженно сказала Кико:
— А ну-ка ступай в туалет. Теперь только не хватает, чтобы ты написал в штаны, грязнуля.
Кико расставил ноги, провел обеими руками по штанишкам и сказал:
— Нет, Доми, потрогай, даже ни мокринки.
— Ступай.
— Кико пошел и вскоре вернулся.
— Не получается, — сказал он.
— У тебя получается только когда не нужно.
Доми потискала Крис и сказала ей: «Ах ты моя детка!», а потом взяла ее пухленькую ручку с ямочками там, где у взрослых косточки, и символически похлопала ею по девочкиной головке, приговаривая: «Шлепнем по головке, шлеп-шлеп-шлеп». Кико следил за ними, но эта игра сразу же наскучила ему, и он подошел к Хуану. Хуан поднял голову от книги и доверительно сказал:
— Убегу я из этого дома.
— Убежишь?
— Ага.
— Куда, Хуан?
— Туда, где меня не будут бить.
— Когда, Хуан?
— Сегодня ночью.
— Сегодня ночью ты убежишь из дому, Хуан?
— Ага.
— И найдешь себе новую маму?
— Конечно.
У Кико отнялся язык. Хуан добавил еще таинственнее и тише, показывая на кровати Пабло и Маркоса:
— Я сделаю веревки из простынь, свяжу их и уйду через балкон.
— Как волхвы?
— Да, как волхвы.
Кико поморгал и сказал, широко улыбаясь:
— Я хочу, чтобы волхвы подарили мне танк. А ты, Хуан?
— Вот еще! — сказал Хуан.
Доми посмотрела на них:
