ресницы, взлетая и опускаясь, жили на его лице.
— Ну и физиономия, сдохнуть можно! — сказал Маркос.
Витора встала на колени возле Кико и заглянула ему в глаза. Ее слова звучали лаской и упреком:
— Ох, что за ребенок! Почему же ты говоришь, что проглотил гвоздь, когда он у тебя в кармане? Отвечай!
Кико втянул голову в плечи и выпятил нижнюю губу в знак протеста. Он чувствовал, что попался.
— Доктор мне его вынул, Вито, — неуверенно объяснил он.
Тетя Куки засмеялась. Мерче сказала:
— Вот врунишка!
Вито тоже нервно хихикнула.
— У него на все есть ответ, — заключила она.
Кико, потупив глаза, крутил в руках тюбик из-под пасты. Тетя Куки положила конец этой сцене, протянув ему руку.
— Оставьте его, — сказала она. — Мальчик будет теперь вести себя хорошо. Правда, ты уже хороший, Кико?
Мама не помнила себя от радости, но притворялась рассерженной. Она сказала тете Куки:
— Знаешь, он напугал меня до смерти. Ты не можешь себе представить, что это был за вечер, и хуже всего — как мне говорить теперь с Эмилио, ведь я уверяла его, что ребенок проглотил гвоздь на моих глазах, — она повернулась к Мерче:— Позвони твоему отцу и скажи, что гвоздь нашелся, что это была ложная тревога.
Она уселась в кресло против тети Куки и добавила:
— Витора, унесите эту спаржу.
Кико умоляюще посмотрел на нее.
— Можно выплюнуть? — спросил он.
Мама подставила ему под подбородок серебряную пепельницу.
— Да, плюй.
Кико выплюнул комок. Тетя Куки спросила у Мамы, не вернулся ли Папа, и Мама ответила: «У него заседание», но видно было, что ей не по себе, будто тоже хотелось что-то выплюнуть, и наконец она сказала:
— Мы поссорились.
— Опять? — спросила тетя Куки.
У Мамы глаза налились влагой.
— Уверяю тебя, это невыносимо.
Тетя Куки несколько раз качнула головой.
— Я не могла бы прожить с братом и двух дней, — вздохнула она. — Готова признать, что у Пабло невозможный характер; Пабло бесит меня, доводит до белого каления.
Остальные уже вышли из комнаты. Кико смотрел на маленькие, нервные, безо всяких колец руки тети. В дверь просунулась голова Мерче, за ней маячили Тете и Маркос.
— Хорошо, — сказала она. — Папа ответил «хорошо». Можно нам теперь включить проигрыватель?
— Можно, — ответила Мама и, когда все выбежали, тихо добавила: — Он всегда бьет туда, где больнее. Одно дело, если бы мы просто спорили, но Пабло нарочно наносит удары ниже пояса, самые подлые и болезненные.
— Он всегда был такой, — согласилась тетя Куки. — Я не могла бы прожить с Пабло и двух дней.
Мама кашлянула. Казалось, ей все еще что-то мешало в горле. Она сказала тихо-тихо:
— У нас с ним уже давно все кончено. Но кругом вот эти,— она указала подбородком на Кико, — приходится притворяться. Вся моя жизнь — сплошная комедия.
Тетя Куки всколыхнулась.
— Нет, ты ошибаешься, — сказала она. — В браке участвуют две стороны. Вы достаточно долго живете вместе, чтобы узнать друг друга. Брак не может распасться, если одна сторона против. И раз ты все равно играешь комедию, почему бы тебе не брать повыше и не играть ее и с мужем?
Издалека приглушенно донесся голос Хейли Миллс, поющей 'America the beautiful'4, и, услышав мелодию, Кико помчался в детскую. Маркос, Тете, Мерче и Хуан стояли вокруг проигрывателя, Тете отбивала такт ногой, а Хуан ковырял в носу. На столе, под ангелом-хранителем, лежали конверты от пластинок, и Кико перебрал их один за другим, потом вдруг остановился и ткнул черным ногтем в маленькую рамку с фигурой пса и надписью: «Голос его хозяина».
— Мерче! — вскрикнул он. — Чего эта собака сюда села? Ее же убьют!
— Ай, Кикин, — ответила Мерче, — ты с каждым днем становишься все меньше и все бестолковее. Смотри, это же не ружье, а труба допотопного граммофона.
Тете вытащила из конверта пластинку «Спиди Гонсалес» Эннио Санджусто и протянула ее Мерче.
— Поставь «Спиди», Мерче, — попросила она, — я от него просто балдею.
Вдруг Хуан вскочил на ноги.
— Который час?
— Половина девятого.
— Кико, Кролик! — завопил Хуан.
Они выбежали из комнаты, но Мама говорила по телефону и повторяла: «Да… да… да… опальный принц… да… выходит, ты прав… да, конечно… нет, так и не удалось… слава богу…»
— Мама, — прервал ее Кико, — можно нам подняться к тете Куки на телевизор посмотреть Кролика?
— Помолчи! — прикрикнула на него Мама и улыбнулась трубке. — Прости, тут ребенок, мне не слышно… вот именно… мне очень жаль… как ты скажешь… да… я ему передам… все хорошо, что хорошо кончается…
Кико и Хуан нетерпеливо переминались с ноги на ногу, дожидаясь, когда же Мама кончит говорить, а Мама теперь нервно хихикала, точно шестнадцатилетняя школьница, когда впервые кокетничает с мальчиком.
— Да… мы поговорим… я не решаюсь… в любом другом месте… да… да… конечно… да… согласна… договорились… они здесь, я сейчас не могу… мне тоже хочется… ты и сам знаешь… ты прекрасно это знаешь… хорошо… дурачок… договорились… до свидания.
Она повесила трубку, не переставая улыбаться, и Кико заторопился:
— Можно нам подняться посмотреть Кролика?
Мама не дала ему закончить.
— Идите, — сказала она и поспешно добавила, потому что Кико улепетывал со всей быстротой, на какую были способны его маленькие ножки: — Доктор говорит, чтобы мы больше его не пугали!
Дверь на лестницу захлопнулась. Хуан и Кико мчались наверх что было мочи. Хуан вопил:
— Упои-и-и-тельно! Прохлади-и-и-тельно!
А Кико подпевал:
— Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри!
Им открыла Вален.
— Явились? — недовольно сказала она. — Тетя ушла, так что можете убираться.
Хуан умоляюще поднял на нее чернущие, обведенные темным глаза.
— Вален, — простонал он, — позволь нам посмотреть Кролика.
— Ну конечно, а потом пол после вас будет такой, что в обморок упадешь. А убирать кому? Опять Вален.
— Мы снимем тапочки, Вален. Ну пожалуйста.
Вален заколебалась и наконец сказала:
— Идите, но только чтобы разулись, ясно? Повторять не стану.
Мальчики скинули домашние туфли. Мебель в доме тети Куки сверкала, словно стеклянная. Медный
